Иерусалим, Владикавказ и Москва в биографии и творчестве М. А. Булгакова

Таким образом, в сцене финального пожара в ресторане Грибоедова М. А. Булгаков довольно верно следовал канве реальных событий завершения деятельности ресторана писательского клуба. В ресторан являются трое чекистов в крагах и с револьверами, из примуса Бегемота вырывается столб огня, недообедавшие писатели бегут, а Арчибальд Арчибальдович, прототипом которого был Я. Д. Розенталь, заранее предвидев исход ситуации, уходит через боковую дверь с двумя балыками под мышкой.

2. Шабаш и нехорошая квартира

В ночь с пятницы на субботу в романе происходит сначала шабаш на реке, куда прилетает Маргарита, превратившаяся в ведьму, а затем великий бал у сатаны. Исследователи достаточно подробно проследили истоки этого замысла, основанного на литературных и фольклорных традициях[999]. Не полемизируя ни с кем, отметим здесь лишь некоторые конкретные акценты, которые могли повлиять на воплощение этого замысла.

М. О. Чудакова уже отметила, что в выписках писателя из словаря Брокгауза и Ефрона есть пометы, касающиеся слова «шабаш»:

Одно место в статье «Шабаш ведьм» обратило на себя особое внимание писателя – там, где речь идет о вере средневековой католической церкви «в существование формального еретического культа дьявола». По ее представлениям «еретики составляли синагогу дьявола, устраивая в честь его периодические субботы (отсюда субботы, шабаши ведьм). Участниками этих суббот являлись уже не жалкие ведьмы, а представители всех классов и рангов – князья светские и духовные, монахи, священники и т. д.» (т. 77, с. 83). Подчеркнутые здесь слова Булгаковым выписаны, причем это единственная большая выписка из статьи. С достаточной долей уверенности мы можем предполагать, что перед нами – один из первых моментов зарождения замысла, известного по печатной редакции бала у сатаны <…>[1000].

Это замечательное наблюдение невозможно не соотнести с тем, что мы теперь знаем об участии М. А. Булгакова в «Никитинских субботниках», а также о его отношении к ним. Русское слово «шабаш» уже и включало значение еврейской субботы, собственно оно происходит от обозначения субботы в иврите и идише: шабаш-шабат (иврит) – шабес (идиш) – суббота[1001]. В архиве Е. Ф. Никитиной сохранились шуточные «скрижали» литературного объединения на картонке, прямо намекающие именно на контекст еврейской субботы: в ней члены кружка обозначаются как те, кто посвящает субботу занятиям вопреки запрету:

Десять заповедей секты «субботников» [«шабес гои»][1002].

Это значит, что такого рода шутки были приняты и обыгрывались в кружке, а члены его и называли себя «субботниками», как мы видели выше, именно так Е. Ф. Никитина упоминала в своих послевоенных мемуарах и М. А. Булгакова: он был «преданным субботником». Писатель, как говорилось выше, с неодобрением замечал присутствие евреев в кружке. Напомним, что шабаш в романе начинается именно вечером в пятницу, как и еврейская суббота. Ничего удивительного, что он мог трактовать «Никитинский субботник» как шабаш, ведьмину субботу, тем более, что там временами царили довольно фривольные нравы, о чем вспоминал С. М. Городецкий.

Прямым указанием на связь шабаша и нехорошей квартиры именно с еврейской субботой можно считать и описание семисвечника в этой квартире, оно появляется и в окончательной редакции, и в ранних[1003]. У Е. Ф. Никитиной после 1930 г. заседания происходили уже не по субботам, с 1932 г. они назывались декадниками, т. е. реально это могли быть какие-то другие дни недели. Но существо от этого не менялось, все равно литературный кружок Е. Ф. Никитиной мыслился как субботники.