Иерусалим, Владикавказ и Москва в биографии и творчестве М. А. Булгакова

<…> С. М. Городецкий вылепил, обжег, раскрасил, написал текст для скульптуры, украсил постамент гирляндами и цепями и приподнес мне. Скульптура изображала меня. Вот она, т. е. я, стоит на площади, памятник ей сделали субботники, левой рукой она опирается на голову ласковой собаки, ей было дано выражение академика П. В. Лебедева-[Полянского], хорошего друга наших субботников. Она опирается на его ласковую пушистую голову, ей не страшны козни никакого Главлита <…> Словом, эта скульптурная группа долго украшала наш субботний стол и рассказывала о даровании и выдумке Городецкого[1081].

Кажется, скульптура не сохранилась. Но по ее описанию ясно, что поза Е. Ф. Никитиной, опирающейся на голову собаки-Лебедева-Полянского, изображенной С. М. Городецким, поразительно похожа на описание Маргариты и Кота Бегемота у ее ног на вершине лестницы на балу у сатаны. Е. Ф. Никитина выступала как хозяйка на музыкальных вечерах в музее, потому и составляли явочные листы субботников с подписями гостей на этих вечерах. Скульптура С. М. Городецкого, видимо, была хорошо известна в кружке, М. А. Булгаков мог обыграть и ее.

В полной рукописной и окончательной редакциях романа во время шабаша на реке развязный толстяк принимает Маргариту за Клодину и называет неунывающей вдовой[1082]. Этот эпитет как нельзя лучше соответствует образу именно Е. Ф. Никитиной. И если участники ее кружка в шутку сравнивали субботники с шабашем, то ей неизбежно выпадала роль главной ведьмы.

В этом контексте примечательно шуточное стихотворение М. Пустынина «Сцена из Фауста», пародирующее А. С. Пушкина, которое было зачитано 31 января 1933 г. на субботнике:

Мефистофель

Вам что-нибудь особенное надо! <…>
Во всей Москве один есть уголочек…
Там хорошо. Там блещет остроумье.
Там слышен стук скрещенных эпиграмм…

Фауст

Мой бес! Скорей скажи: где это место?
Мне адрес дай.

Мефистофель

                                    Всероскомдрам вам ведом?
Так это против. Дом двадцать четыре.
Квартира – восемь. Адрес крайне прост <…>
У Евдоксии скучно вам не будет!
Спешим! И возгласим перед уходом:
Да здравствует Никитинский субботник!

[1083].

Мефистофель собирается развлечь Фауста, ведя его к Е. Ф. Никитиной, тем самым Евдоксия играет для него роль второй Маргариты. Вероятно, это также была одна из шуток, известных в среде посетителей субботников.

Выше уже шла речь о композиционном параллелизме «Фауста» И. В. Гёте, в котором чередуются эпизоды Германии XVIII в. и античной древности, с одной стороны, и романа М. А. Булгакова с московскими и «древними» главами, – с другой. Здесь можно отметить, что контекст Музея изобразительных искусств с обилием античных слепков давал писателю пищу для аналогичных сопоставлений. На балу гости оказываются не только в дьявольском окружении, но и словно погружаются в античное прошлое, что отчасти дополняет «древние» главы романа. Б. М. Гаспаров уже отмечал присутствие намека на Елену Троянскую в образе Маргариты[1084]. А Фауст в античных эпизодах поэмы И. В. Гёте влюбляется как раз в Елену Прекрасную.

5. Воланд

Вопрос о прототипах Воланда непрост. Одни исследователи отрицают возможность найти реальные прототипы персонажа, поскольку он воплощает образ только самого сатаны. В частности, М. О. Чудакова подчеркивала разницу между Воландом как подлинным сатаной и квази-Мефистофелем в повести «Тайному другу»[1085]. К. Атарова категорически возражает против подобных поисков прототипов героя и, более того, считает эти попытки признаком непонимания авторского замысла и основной идеи романа[1086]. Такое отношение к его образу продолжало позицию, высказанную самим М. А. Булгаковым и Е. С. Булгаковой. Так, С. А. Ермолинский вспоминал свой разговор с писателем, который настаивал:

А у Воланда никаких прототипов нет. Очень прошу тебя, имей это в виду <…> Нет, он категорически отмахивался от всех возможных «прототипов»[1087].