Иерусалим, Владикавказ и Москва в биографии и творчестве М. А. Булгакова

Когда он вставил зубы, в одной из центральных газет, в «Правде» или «Известиях» появился фельетон «Золотые зубы»[1106].

Дальше речь идет о заграничном костюме и туфлях в тон ему. Если вновь обратиться к обстоятельствам биографии Б. Е. Этингофа, вспомним, что в начале 1929 г. он вернулся из Трапезунда, где провел четыре года в качестве консула (ил. 58). Очевидно, что в соответствии со своим статусом он должен был неплохо одеваться и в начале 1930 г. наверняка выделялся качеством одежды в писательской среде и даже среди чиновников Наркомпроса. Тем самым он выглядел как иностранец и реально только что вернулся из-за границы. Первоклассный, «невиданный по длине фрак дивного покроя» упоминается на Воланде и в Варьете[1107]. Примечательно, что такая деталь, как заграничный костюм, появляется и в пьесе «Адам и Ева»:

Ефросимов худ, брит, в глазах туман, а в тумане свечки. Одет в великолепнейший костюм, так что сразу видно, что он недавно был в заграничной командировке <…>[1108].

Здесь же можно отметить, что особый загар, о котором сообщает М. А. Булгаков, также мог некоторое время сохраняться у человека, четыре года прожившего на южном побережье Черного моря.

Затем упоминается особая трость с фигурным набалдашником в виде головы пуделя. В романе неоднократно возникает образ трости или шпаги Воланда, они оказываются взаимозаменяемыми[1109]. Б. Е. Этингоф на протяжении всей жизни, в том числе и в старости, ходил с тростью, увенчанной головой орла. Сохранились фотографии этой трости и его самого с тростью (ил. 58, 60). Об этом же свидетельствуют многие родственники: Е. Б. Этингоф, М. Е. Этингоф, Г. А. Ельницкая. Так, М. Е. Этингоф вспоминает:

его необыкновенный стиль ходьбы с палкой, но такой, что скорее ее надо назвать тростью, которую я запомнил на всю жизнь и подобной которой не видел больше нигде. Когда он шел, его рука опиралась на ручку – голову орла из светлого металла, а сама палка совершала сложное движение. При каждом шаге его рука уходила немного назад, а нижний конец палки немного подкидывался вперед. В этом было что-то великосветское, очень стильное, выпадающее из мрачноватой советской действительности[1110].

Возраст Воланда, во-первых, совершенно конкретный, т. е. человеческий, а не дьявольский. Ему сорок с лишним лет. Б. Е. Этингоф родился в 1886 г., соответственно, в начале 1930-х годов ему должно было быть именно сорок с лишним, т. е. к 1930 г. ему было 44 года. Наконец, еврей Б. Е. Этингоф был чернобровым и почти брюнетом, к этому времени лысым, и лицо его было отчетливо асимметрично, что видно на многих фотографиях, нос его был крупным и горбатым.

Поза Воланда, сидящего на площадке дома Пашкова, как давно отметили исследователи, явственно или даже нарочито повторяет статую «Мефистофель» (1883 г.) работы А. А. Антокольского[1111]. К тому же А. А. Антокольский придал Мефистофелю облик отчетливо семитского типа, и Б. Е. Этингоф был на него очень похож. Здесь стоит напомнить, что в юности в Петербурге Б. Е. Этингоф, выходец из Вильно, учился у скульптора И. Я. Гинцбурга, ученика А. А. Антокольского, и они оба были его земляками. Вполне возможно, что М. А. Булгаков был осведомлен и об этом.

Тема «иностранца» повторяется на разные лады в той же первой сцене разговора Воланда с писателями на Патриарших прудах и впоследствии. Воланд предъявляет подозрительным Берлиозу и Бездомному свою иностранную визитную карточку. В архиве Е. Ф. Никитиной хранится пять визитных карточек Б. Е. Этингофа из Трапезунда с текстом по-французски. Там написано «B. E. Ettingoff. Consul Général», т. е. генеральный консул, что прямо соответствовало его должности в Турции (ил. 57). Не от этого ли титула был произведен «консуль-тант» и «консуль-тант с копытом»?