Читаем Иерусалим, Владикавказ и Москва в биографии и творчестве М. А. Булгакова полностью

В том же разговоре обсуждается, где поселился Воланд: Берлиоз спрашивает его, не в гостинице ли «Метрополь» он остановился. И впоследствии «Метрополь» несколько раз упоминается, в том числе назидательно, что иностранцам полагается жить именно там, а не на частных квартирах[1112]. С конца 1920-х годов «Метрополь» снова используется как гостиница, преимущественно для иностранцев[1113]. Однако в ней селили и многочисленных партработников. Б. Е. Этингоф многократно останавливался в «Метрополе» и в начале 1920-х годов, и приезжая в Москву из Трапезунда. Об этом вспоминала Н. Б. Этингоф:

Как многие ответственные товарищи, Борис жил в «Метрополе»[1114].

Воланд предлагает писателям покурить и протягивает какой-то невиданный роскошный портсигар. Б. Е. Этингоф был заядлым курильщиком, о чем существует множество свидетельств, в частности, Н. Равич вспоминал о встрече в Трапезунде:

Мы сидели в его кабинете, и он, закурив сигарету и придвинув большую пепельницу, уже почти заполненную окурками, стал рассказывать <…>[1115].

В начале 1930-х годов, когда Б. Е. Этингоф лишь недавно вернулся из Трапезунда, вероятно, у него мог быть красивый иностранный или экзотический восточный портсигар.

Тема «иностранца», давно не видевшего Москву и москвичей, продолжается и в сцене в Варьете. Воланд обсуждает с Коровьевым, насколько изменился город и его население, «изменились ли эти горожане внутренне?»[1116]. Опять, если пытаться проецировать этот эпизод на ситуацию с Б. Е. Этингофом, повторяем, он недавно приехал из Трапезунда, четыре года не жил в Москве, уезжал при НЭПе, а вернулся в совсем другую социальную действительность. Примечательно, что в редакции романа «Великий канцлер», как и в случае с МАССОЛИТом, подчеркивается прямая зависимость Варьете (кабаре) от Наркомпроса: сначала Римскому звонят оттуда, затем он читает документ с резолюцией сектора искусств[1117].

В разговоре на Патриарших прудах Воланд называется не только иностранным консультантом, но и прямо немцем:

Вы – немец? – спросил Иван. – Я-то? Переспросил профессор и задумался. – Да, пожалуй, неметц…[1118]

Во второй тетради 1928—1929 гг. в ходе разговора с Иваном Бездомным Воланд меняет свой акцент:

Да, да, да, нечего пялить, – продолжал Воланд, – и трепаться, братишка, нечего было, – закричал он сердито, переходя абсолютно непонятным способом с немецкого на акцент черноморский, – трепло братишка. Тоже богоборец, антибожник. Как же ты мужикам будешь проповедовать?! Мужики любят пропаганду резкую – раз, и в два счета чтобы! Какой ты пропагандист! Интеллигент! У, глаза бы мои не смотрели![1119]

Именно Б. Е. Этингоф, выросший в Вильно среди людей, говоривших на идиш, живший в Польше, Германии, Тифлисе и Владикавказе, мог говорить то с немецким, то с черноморским акцентом[1120].

В этом пассаже можно усмотреть еще один важный мотив, актуальный в писательской среде 1930—1931 гг. и прямо связанный с Б. Е. Этингофом: тема писатель и колхоз, которой была посвящена выставка в ФОСП, о ней шла речь в третьей части. Вероятно, М. А. Булгаков пародировал инструкции по пропаганде среди крестьян, которые давал сам же Б. Е. Этингоф или кто-то из руководства выставкой при отправке литераторов в колхоз, и шутки по поводу их излишней интеллигентности.

При этом в связи с Воландом (а не только с пропавшим Берлиозом и Варьете) в ранних редакциях романа неоднократно упоминается Наркомпрос: уже в первой тетради 1928—1929 гг. говорится о необходимости послать кого-то из его свиты в Наркомпрос, а в редакции «Великий канцлер» сообщается, что сам Воланд приглашен в Москву Наркомпросом[1121]. В 1920 г. именно так Б. Е. Этингоф был вызван из Владикавказа в Наркомпрос.

Вообще этот «иностранец» в разговоре с писателями на Патриарших обнаруживает поразительную осведомленность и вынимает из кармана «Литературную газету» с фотографией Ивана Бездомного (в полной рукописной и окончательной редакциях романа)[1122]. Как уже говорилось, эта газета с 1929 г. была органом ФОСП и в 1930 г. непосредственно подчинялась Б. Е. Этингофу. Не случайно Бездомный в погоне за Воландом отправляется искать его именно в Дом Грибоедова (то есть Дом Герцена, также подчинявшийся ФОСП):

А я пока что обыщу Грибоедова… Я чую, что он здесь![1123]

Перейти на страницу:

Похожие книги

50 музыкальных шедевров. Популярная история классической музыки
50 музыкальных шедевров. Популярная история классической музыки

Ольга Леоненкова — автор популярного канала о музыке «Культшпаргалка». В своих выпусках она публикует истории о создании всемирно известных музыкальных композиций, рассказывает факты из биографий композиторов и в целом говорит об истории музыки.Как великие композиторы создавали свои самые узнаваемые шедевры? В этой книге вы найдёте увлекательные истории о произведениях Баха, Бетховена, Чайковского, Вивальди и многих других. Вы можете не обладать обширными познаниями в мире классической музыки, однако многие мелодии настолько известны, что вы наверняка найдёте не одну и не две знакомые композиции. Для полноты картины к каждой главе добавлен QR-код для прослушивания самого удачного исполнения произведения по мнению автора.

Ольга Григорьевна Леоненкова , Ольга Леоненкова

Искусство и Дизайн / Искусствоведение / История / Прочее / Образование и наука
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии

Эта книга расскажет о том, как в христианской иконографии священное переплеталось с комичным, монструозным и непристойным. Многое из того, что сегодня кажется возмутительным святотатством, в Средневековье, эпоху почти всеобщей религиозности, было вполне в порядке вещей.Речь пойдёт об обезьянах на полях древних текстов, непристойных фигурах на стенах церквей и о святых в монструозном обличье. Откуда взялись эти образы, и как они связаны с последующим развитием мирового искусства?Первый на русском языке научно-популярный текст, охватывающий столько сюжетов средневековой иконографии, выходит по инициативе «Страдающего Средневековья» – сообщества любителей истории, объединившего почти полмиллиона подписчиков. Более 600 иллюстраций, уникальный текст и немного юмора – вот так и следует говорить об искусстве.

Дильшат Харман , Михаил Романович Майзульс , Сергей Зотов , Сергей Олегович Зотов

Искусствоведение / Научно-популярная литература / Образование и наука
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии

Эта книга расскажет о том, как в христианской иконографии священное переплеталось с комичным, монструозным и непристойным. Многое из того, что сегодня кажется возмутительным святотатством, в Средневековье, эпоху почти всеобщей религиозности, было вполне в порядке вещей.Речь пойдёт об обезьянах на полях древних текстов, непристойных фигурах на стенах церквей и о святых в монструозном обличье. Откуда взялись эти образы, и как они связаны с последующим развитием мирового искусства?Первый на русском языке научно-популярный текст, охватывающий столько сюжетов средневековой иконографии, выходит по инициативе «Страдающего Средневековья» — сообщества любителей истории, объединившего почти полмиллиона подписчиков. Более 600 иллюстраций, уникальный текст и немного юмора — вот так и следует говорить об искусстве.

Дильшат Харман , Михаил Романович Майзульс , Сергей Олегович Зотов

Искусствоведение