Читаем Иерусалим, Владикавказ и Москва в биографии и творчестве М. А. Булгакова полностью

Общее потрясение – известие об аресте Ричарда. О самоубийстве его <…> О том, что он враг <…> Пьеса летит ко всем чертям. Автор вылетает из театра. <…> Мансарда. Там жена писателя. Появляется уничтоженный автор. Все погибло <…>[1310].

Как пишет М. О. Чудакова,

…крах Ричарда означал и крах писателя[1311].

Исследовательница рассматривает несколько фигур в качестве прототипов пары всесильного человека и писателя: Маяковский – Агранов, Горький – Ягода, Бабель – Ежов и Горожанин. Кроме того, она упоминает, что в дружеских и родственных отношениях с чекистами находились В. М. Киршон, Л. Л. Авербах, А. Н. Афиногенов:

Падение в 1937—38 гг. всесильных чекистов – Ягоды, Агранова, Ежова, одного за другим, неизменно обрушивавшее вслед за собой и литературные карьеры, было предметом пристального внимания Булгакова, что видно по дневнику Е. С. К весне 1939 года все эти люди исчезли. И тогда стали предметом его драматургии[1312].

Однако М. О. Чудакова признает в фигуре писателя и «автобиографический пласт подведения итогов и покаяния»[1313]. И это представляется самым интересным для нашего контекста. Вновь подчеркиваем, что у М. А. Булгакова могло быть несколько источников в формировании его замысла. Однако история его собственного знакомства с Б. Е. Этингофом, кажется, также имеет непосредственное отношение к последней пьесе.

Писатель в кризисной ситуации ищет поддержку всесильного человека и обретает ее благодаря письму, приносящему счастье. Всесильный человек произносит монолог о наглости. Он настаивает на сохранении тайны того, как удалось помочь писателю. Благодаря покровительству «всесильного человека» писатель обретает возможность договориться с властью и успешно работать.

Тема «наглости» уже возникала неоднократно. В частности, Пилат возмущается откровенностью высказываний Иешуа (его «языком»), секретарь, записывавший допрос Иешуа Пилатом, поражается неслыханной дерзостью арестованного, когда тот предлагает Пилату прогуляться[1314]. Согласно рассказу Е. Ф. Никитиной 1969 г., М. А. Булгаков был вызывающе дерзок на допросе во Владикавказе. Затем это повторилось и на пушкинском диспуте. Дерзкий тон письма М. А. Булгакова правительству 1930 г. вызвал недовольство А. С. Бубнова и Ф. Я. Кона, которые сочли его недопустимым и отказали писателю в разбирательстве. Очевидно, что Б. Е. Этингоф вынужден был улаживать эту ситуацию и, вероятно, делать выговор М. А. Булгакову «за наглость».

Затем следует история «всесильного человека» с поисками любви и поездкой за границу, диалог у южного морского побережья, не исключено, что это касалось отъезда Б. Е. Этингофа на четыре года в Трапезунд, где тогдашняя жена Наталья Васильевна его покинула, т. е. произошел кризис любви. Да и следующий брак с феминисткой Е. Ф. Никитиной вряд ли можно назвать безоблачно счастливым. Тема всесилия многократно обыгрывается и в окончательной, и в ранних редакциях романа «Мастер и Маргарита» в связи с образом Воланда. О неограниченных возможностях его говорят Коровьев перед балом, сам Воланд, говорит и думает Маргарита, и повторяется именно эпитет «всесильный»[1315].

Разговор с И. В. Сталиным про револьвер мог касаться реального оружия, хранившегося у Б. Е. Этингофа, о котором М. А. Булгаков, вероятно, знал и даже мог получить у него один из револьверов. В редакции романа «Великий канцлер» была запланирована глава под названием «Револьвер у поэта»[1316]. И в ней говорилось о том, что Воланд дарит револьвер поэту (персонажу, который впоследствии будет назван мастером):

Примите от меня этот подарок, и тут он протянул поэту маленький черный револьвер с золотою насечкой. Поэт, все так же мутно и угрюмо глядя исподлобья, взял револьвер и спрятал его в глубоком кармане под кацавейкой[1317].

Затем подаренный уже мастеру револьвер вновь упоминается в сцене отравления вином, принесенным Азазелло[1318]. Кроме того, револьвер фигурирует в нехорошей квартире после бала, когда Азазелло и Кот стреляют в цели, а у Кота в лапах в момент захвата нехорошей квартиры браунинг[1319].

В. Лакшин, зафиксировавший устные рассказы Е. С. Булгаковой, писал:

Перейти на страницу:

Похожие книги

50 музыкальных шедевров. Популярная история классической музыки
50 музыкальных шедевров. Популярная история классической музыки

Ольга Леоненкова — автор популярного канала о музыке «Культшпаргалка». В своих выпусках она публикует истории о создании всемирно известных музыкальных композиций, рассказывает факты из биографий композиторов и в целом говорит об истории музыки.Как великие композиторы создавали свои самые узнаваемые шедевры? В этой книге вы найдёте увлекательные истории о произведениях Баха, Бетховена, Чайковского, Вивальди и многих других. Вы можете не обладать обширными познаниями в мире классической музыки, однако многие мелодии настолько известны, что вы наверняка найдёте не одну и не две знакомые композиции. Для полноты картины к каждой главе добавлен QR-код для прослушивания самого удачного исполнения произведения по мнению автора.

Ольга Григорьевна Леоненкова , Ольга Леоненкова

Искусство и Дизайн / Искусствоведение / История / Прочее / Образование и наука
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии

Эта книга расскажет о том, как в христианской иконографии священное переплеталось с комичным, монструозным и непристойным. Многое из того, что сегодня кажется возмутительным святотатством, в Средневековье, эпоху почти всеобщей религиозности, было вполне в порядке вещей.Речь пойдёт об обезьянах на полях древних текстов, непристойных фигурах на стенах церквей и о святых в монструозном обличье. Откуда взялись эти образы, и как они связаны с последующим развитием мирового искусства?Первый на русском языке научно-популярный текст, охватывающий столько сюжетов средневековой иконографии, выходит по инициативе «Страдающего Средневековья» — сообщества любителей истории, объединившего почти полмиллиона подписчиков. Более 600 иллюстраций, уникальный текст и немного юмора — вот так и следует говорить об искусстве.

Дильшат Харман , Михаил Романович Майзульс , Сергей Олегович Зотов

Искусствоведение
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии

Эта книга расскажет о том, как в христианской иконографии священное переплеталось с комичным, монструозным и непристойным. Многое из того, что сегодня кажется возмутительным святотатством, в Средневековье, эпоху почти всеобщей религиозности, было вполне в порядке вещей.Речь пойдёт об обезьянах на полях древних текстов, непристойных фигурах на стенах церквей и о святых в монструозном обличье. Откуда взялись эти образы, и как они связаны с последующим развитием мирового искусства?Первый на русском языке научно-популярный текст, охватывающий столько сюжетов средневековой иконографии, выходит по инициативе «Страдающего Средневековья» – сообщества любителей истории, объединившего почти полмиллиона подписчиков. Более 600 иллюстраций, уникальный текст и немного юмора – вот так и следует говорить об искусстве.

Дильшат Харман , Михаил Романович Майзульс , Сергей Зотов , Сергей Олегович Зотов

Искусствоведение / Научно-популярная литература / Образование и наука