Иерусалимские дневники (сборник)

* * *

Во мне как будто гамма нотная,

по вкусу время выбирая,

гуляет музыка дурнотная,

мотивы гнусные играя.

* * *

Порой бывает, что мгновение

зависнет в воздухе бесплотно,

и словно духа дуновение

тебя обвеет мимолётно.

* * *

А многое, что ужасом казалось

натурам понимающим и чутким,

меня как будто вовсе не касалось,

настолько разъебаем был я жутким.

* * *

Есть образ, некогда печаливший

умишко мой, во тьме блуждающий:

челнок, от берега отчаливший

и цели плаванья не знающий.

* * *

Моё некрупное жилище

мне словно царские хоромы,

сдаётся мне, что только нищим

нужны дома-аэродромы.

* * *

Люблю, когда в массиве текста —

и в книге, и на полотне,

как на холме живого теста,

игра дрожжей заметна мне.

* * *

Сегодня день понурый и больной,

сам воздух катит волны утомления,

и мутной наплывают пеленой

угрюмые о жизни размышления.

* * *

В моём химическом сосуде —

состав наследственностей двух:

жестокий дух еврейских судий

и прощелыги лёгкий дух.

* * *

Не притворяюсь мудрецом,

но я недугу благодарен

за то, как больно, всем лицом

о стол гуляний был ударен.

* * *

У времени различны дарования:

несёт оно, не ведая сомнения,

то свежее струенье созревания,

то душное дыхание дряхления.

* * *

Когда стекаются слова,

чтобы составить корпус текста,

слегка кружится голова,

для них отыскивая место.

* * *

Везде кипит безумный торг,

торгует мир и тьмой, и светом,

и каждый день увозят в морг

всех надорвавшихся на этом.

* * *

Ночь обещала быть тяжёлой,

поскольку вечер тёк в тиши,

и я подумал: дивной школой

хворь обернулась для души.

* * *

В момент известий огорчительных,

учил высокий эрудит,

лишь сок напитков горячительных

надёжно ярость охладит.

* * *

Украл у местного поэта

лихую рифму «нота – квота»,

и утешал себя, что это

он тоже стибрил у кого-то.

* * *

Живу я в мире, узко здешнем,

имею жалкий кругозор,

а далеко в пространстве внешнем

творятся слава и позор.

* * *

Пора меняться: стану тощий,

смурной и горестно молчащий,

быть пессимистом сильно проще,

поскольку прав гораздо чаще.

* * *

Мир так загнил до основания,

что посреди жестокой прозы

смешны все наши упования,

надежды, планы и прогнозы.

* * *

Тоской познанья были мучимы

и эрудит, и грамотей,

а мы, наукам не обучены,

усердно делали детей.

* * *

С какого-то невнятного вчера

я что бы ни читал и что б ни видел,

мне слышится: пора, мой друг, пора,

и я на этот голос не в обиде.

* * *

Тьму парков обожают наши дети —

и дурни все, и выросшие дуры —

чего им там? А в городе, при свете, —

полным-полно искусства и культуры.

* * *

Конечно, я уже не молодой,

но возраст – не помеха, если страсть…

Вот разве что ужасно стал худой —

в меня теперь амуру не попасть.

* * *

Увы, но взгляд куда ни кину —

везде пропорция равна,

везде Творец, готовя глину,

чуть-чуть подмешивал гавна.

* * *

Язычник я: мой разум узкий

не принял свыше господина,

и мне язык текучий русский —

кумир и воздух воедино.

* * *

В чаду и вихре наслаждений

хиреет пламень убеждений.

* * *

У всех висит за сумеречной скукой

неведомая финишная дата;

забавно, что душа перед разлукой

милей и ощутимей, чем когда-то.

* * *

За то, что было дней в избытке,

благодарю судьбу, природу

и алкогольные напитки,

таившие живую воду.

* * *

Конец тебе, любой герой,

когда в души твоей хозяйство

прокрался сочный геморрой

национального зазнайства.

* * *

Помыслы, порывы, побуждения —

чистые и светлые, как искра,

душу озаряют в миг рождения,

но и затухают очень быстро.

* * *

Увы, мой мир совсем ещё не светел,

я слабости своей не обнаружу,

но так меня легко шатает ветер,

что я не выхожу пока наружу.

* * *

Не счесть уму грехов количества,

но, разбираясь в их меню,

я, чтоб не впасть в соблазн учительства,

себя в невежестве храню.

* * *

Я душой тянулся много лет

к мыслям этим, тонко прихотливым:

знание, что в жизни счастья нет,

вовсе не мешает быть счастливым.

* * *

Не стоит нам сегодня удивляться,

что клонит плиты мрамора, как ветки:

на кладбищах надгробия кренятся,

когда в гробах ворочаются предки.

* * *

Душа смакует облегчение

без даже капли скуки пресной,

что круто высохло влечение

к херне, доселе интересной.

* * *

Дохрустывая жизнь, как кочерыжку,

я вынужденно думаю о ней:

когда ещё бежал по ней вприпрыжку,

она была значительно сочней.

* * *

Заболев, я укрылся в обитель —

тихо ждать и пугливо надеяться,

но свихнувшийся ангел-хранитель

созывает гостей, чтоб развеяться.

* * *

Не то чтобы мы патокой с елеем

себя всё время мазали слегка,

но сами от себя мы скрыть умеем

заметное другим издалека.

* * *

Мой путь поплоше и попроще,

чем у героев и философов:

пасу свои живые мощи,

их ублажая массой способов.

* * *

Среди интимных мыслей нежных,

меня щекочущих приятно,

совсем не видно белоснежных —

везде моих насмешек пятна.

* * *

Творец над нами ставит опыты,

насколько прочны дух и тело,

но это всё пустые хлопоты —

в нас нету явного предела.

* * *

Сумерки сгущают ощущения,

к ночи вянут мысли деловые,

в сумраке пустого помещения

сходятся на рюмку домовые.

* * *

Лишь тот умён, учил мудрец,

кто не от Бога ждёт посылку,

а сам находит огурец,

когда уже добыл бутылку.

* * *

Легко беру я, что мне нужно,

из книг, которые читаю,

чужое тоже мне не чуждо,

но я своё предпочитаю.

* * *

На старость очень глупо быть в обиде,

беречься надо, только и всего;

я в зеркале на днях такое видел,