Иезуит. Сикст V

— Посмотрите, — прошептал прелат на ухо Марио, — как блестят глаза этого юноши, какое дьявольское в них выражение. Уж не задумал ли и он последовать примеру князя Челярозы?

— О это невозможно, — отвечал Марио Сфорца. — Его дядя, единственный родственник, польский граф, ни в чем ему не отказывает.

— Не знаю, быть может, я и ошибаюсь, — отвечал прелат. — Но выражение глаз этого юноши какое-то особенное; нет ли у него другого родственника, которого он хочет спровадить на тот свет?

— Едва ли!

Между тем разговор принял общий характер; приводили разные примеры из истории отравлений высокопоставленных лиц. Карл Гербольт рассказывал трагические подробности отравления брата Генриха III.

— Красавица Диана де Монсоро, — передавал молодой лейтенант, — преследовала принца повсюду, кокетничала с ним и наконец, когда молодой человек, без ума в нее влюбленный, кинулся к ее ногам, — отравила его.

— Рим в этом случае имеет преимущество перед всей Европой, — заметил де Марти. — У нас практиковалась чрезвычайно разнородная система отравы: посредством надушенного платка, пожатия руки, цветка и даже святого причастия. В особенности яд был в большой моде во времена папы Александра VI, как известно, погибшего от яда, приготовленного им для других.

— Признаться, я этого не понимаю, — вскричал Марио Сфорца. — С какой стати отравлять врага и рисковать своей особой? Самое лучшее приказать кому-нибудь из своих молодцов подкараулить ненавистную личность ночью, где-нибудь в темном месте, и делу конец.

— Браво, браво! — вскричал кавалер Гербольт.

— Впрочем, не всегда подобные крайние меры имеют личный характер, — сказал де Марти, рассматривая свои выхоленные пальцы, унизанные бриллиантовыми перстнями. — Иногда эти меры необходимы для блага государства. Неужели вы думаете, что папа Александр VI питал личную ненависть к кардиналам, которых он отравлял? Ни в коем случае; необходимость того требовала. Война с Романьей[117]поглощала уйму средств, а государственное казначейство было пусто. Александр VI продавал за деньги вакантные места умерших кардиналов, и эти деньги употреблял на усиление своего государства.

— Значит, вы, монсеньор, — вскричала Анжелика, пораженная цинизмом прелата, — защищаете отравителей?

— Боже меня сохрани! — отвечал де Марти. — Но устранение препятствий могуществу государства не есть отравление простого частного человека, напротив, здесь преследуются не эгоистические цели, а возвеличивание государства.

— Монсеньор совершенно прав! — сказал иезуит, величавший себя польским графом. — При любом действии необходимо принимать во внимание последствия. Александр VI, приговоривший шесть кардиналов к смерти, имел в виду не свои личные цели, а благо государства; следовательно, за этот поступок он не заслуживает осуждения. Святая католическая церковь и государство нуждались в жертве, и Александр VI решился на нее!

Общие аплодисменты были наградой иезуиту за его сентенцию.

— Ну а вы, Владислав, что думаете обо всем этом? — спросил де Марти. — Были бы также способны приготовить питье вашему любезнейшему дядюшке, не для того, чтобы сделать ему дурное — Боже сохрани, — а для того, чтобы поскорее завладеть его капиталами?

— Мне нет надобности прибегать к подобным способам, — резко отвечал молодой граф. — Мой дядя ни в чем мне не отказывает.

— Но если бы это было иначе, — продолжал, иронически улыбаясь, прелат, — вы, конечно, прибегли бы к некоторым испытанным средствам? Прекрасно, мой юный друг, вы обещаете много!

Молодой человек что-то хотел сказать монсеньору, но тот уже вступил в беседу с одной сидевшей за столом куртизанкой.

— Господа! — закричал Гербольт. — Кажется, мы все с ума сошли, мы сидим за столом более двух часов и ведем речь только о мертвых и об отраве. Неужели тонкие вина Испании и Греции направили наши умы на такие грустные темы? Если это так, то пусть черт меня возьмет!

— Француз прав, — сказала Анжелика, вставая и поднимая свой бокал, — будем веселиться, к дьяволу все печальные истории. Да здравствует свободная любовь!

Все поспешили чокнуться с хорошенькой куртизанкой.

Началась оргия. Анжелика не принимала в ней участия, она сидела равнодушная, задумчивая; около нее, или правильнее, в ногах, на ковре помещался молодой граф Просседи.

— Анжелика! — шептал он, задыхаясь. — Сжалься надо мной!

— Я уже тебе сказала, что невозможно, — отвечала, невинно улыбаясь, куртизанка. — Для меня ты, мой милый, чересчур беден!

— Но если бы я был богат, — лепетал юноша.

— О тогда другое дело, я бы предпочла тебя всем.

— Я постараюсь разбогатеть, — отвечал молодой граф и вышел из комнаты, не дождавшись появления своего любезнейшего дядюшки, который в это время был занят приятными разговорами с вдовушкой Жеронимой в других апартаментах палаццо.

XXVI Отцеубийца