ИГЛЫ — ИГРЫ

Столбы, увитые плющом, упёрлись в арки небосвода.

На улицах царит Садом, в преддверии будущего года.

Дождь происходит за оком. Всё перепутала природа.

«Пол-литра», резко вздорожал. Как и «ништяк» другого рода.

Собой, взрывая пустоту, в петардах мнится блеск, кинжала.

По Новому Мосту, в Москву, прочь убегают, от вокзала,

Сливаясь с блеском водной ртути. Грохочут те же, поезда,

Такие вечные по сути. В них круговерть, и чай до дна,

И старый Рерих, точит жало, чтоб вязким кобальтом писать,

Как всех нас, время развело, и на путях опять собрало.

31.12.2019 08.36. — 15.18

Севастополь 2019

ТЕМНЕМНЕЕ БРОНЗЫ

(Отрывок из романа)

1

Драматург Березуцкий страдал с похмелья. На столе среди хлебных крошек и грязной посуды обрывок серого картона при поддержке химического карандаша, сообщал ему, что семейная жизнь его, кончена и вернуть ничего нельзя. Текст был слякотный и торопливый: «Ты достал. Не ищи меня больше». Так пишут, будто тянут невод. Уже чаяли распластать улов на палубе, а сеть возьми и прохудись, и рыба ушла, и злоба душит как клопы в теплотрассе, а вот пенять некому… «Сама виновата, не нужно было выёживаться и строить из себя Сару Бернар в леспромхозе… Да, ещё бежать в ночь впереди паровоза». Осади Юлия чуть назад, он бы и сам, может быть, через пару дней, сделал тёте ручкой. Без всяких истерик и угроз. «Дёшево всё! Ой, дёшево! Хотя, падение дражайшей половины, с высоты, при нынешних вялых обстоятельствах, выглядело бы весьма сюжетно. Какие-нибудь олени из жёлтой прессы непременно бы, от топтались по их тухлому ягелю, а как же: „Известный писатель примитивист, замеченный в склонности к марксизму выбросил жену с балкона“. Да и бес с ними, со всеми…» Березуцкий, отыскал «королевский бычок» в пепельнице. Опробовал пальцами его убедительную плотность. Раскурил и двинул в поисках горячительного. Где-то, несомненно должно быть заныкано:

«Когда сушняк душил с утра.

В дому где, проклята любовь.

И счастья жития, лишился.

Нечаянно из тьмы веков,

Флакон портвейна мне явился.

Как Небо возблагодарить,

За дар, ниспосланный, случайно?

Не ведаю, но, может быть, вина,

Налью. И мне откроют, боги тайну?»

(типа А. С Пушкин. Том Второй. Страница двести пятнадцатая.)

И правда, в углу за креслами притих «Крымский Красный» ноль тридцать три. Как говаривала бабушка, приучая Березуцкого, чуть не с пелёнок, всё и вся прятать по углам: «Не ищи то, что тебя само, и так найдёт». «Вполне хватит чтобы «каску» поправить». Присев Березуцкий, сделал из «горла» блаженный глоток и грязь Мира едва отступила от него, но лишь затем, чтобы, изготовится для нового выпада, в его сторону. «И ведь верно, если здраво оценивать весь тот бардак, случившийся вчера в театре. Теперь понятно от чего повсюду так остро, пахло мышами и пылью. «Так пахнут бедствия земные, час предвещая раковой». Воистину был прав Вольтер: «Не всякая усмешка богов, от доброты, иногда это — оскал дьявола».

В верхнем фойе где по табельным дням клубились только избранные и даже чистую публику пускали лишь в особых случаях Березуцкий без толку продавливал плюш уже двадцать минут в ожидании Завлита Смычкова, этот «гигичпок» во фраке, бессовестно опаздывал. Смычков позвонил, ему накануне. Весь в мыле, и отчаянно грассируя в трубку, понёс околесицу с такой деспотичной дикцией, будто изучал «Великий и Могучий» в чайной за арыком, на краю Ферганы, а не в столичном университете:

— ЭдуаРРд, это про вшЬ матЭРРиалу. Надо встРРЭтитца. ВРРемЬЯ блЫзкО.

— Прости, Станислав Харитонович, я не совсем Тебя понимаю… Что происходит?

— Сей РРасс. Не естрь ваЖЖнА. СрРАчнА надА гуднуть.

— Ну, хорошо, как только, так сразу, не раньше, я постараюсь быть у Тебя…

И вот, уладив неотложные дела, и скинув лаковые штиблеты, Березуцкий, лежал на диване в фойе, и изучал свои крахмально-белые носки, «РАПОМОвской» (1) выделки в ожидании, такой канители, которая непременно должна сегодня случится, так он предчувствовал, и эдакого гадского предчувствия пакости, он не испытывал уже давно. Разве что в студенческие годы, да и то… навряд ли, поскольку, тогда солнце светило ярче… и люди были много добрее…

Он, уже думал спустится вниз и выпить пива в буфете, когда завлит наконец предстал, в полосатом халате, унизительной канареечной расцветки, тюбетейке «a la (2) Максим Горький» и с бутафорской грыжей вместо живота. Припарковав рядом с диваном ишака на палочке. Смычков широко раскинул руки в стороны и полез лобызаться. Была за ним известна такая дурно пахнущая манера, слюнявить всех подряд. Но, чего только не позволяет себе, наш не просвещённый век.

— ПррЫвЭтствУю! — Заорал он, на всю «деревню»! О, шайтан! — Вдруг спохватился Смычков, вынимая боксёрскую капу изо рта. Какой-то вдохновенный идиот, из местных, на дысь, посоветовал ему, таким образом имитировать восточный говор. И не выкупивший подлянки завлит, щеголял теперь на сцене, хамской приблудой.

— Извини, Эдуард Михайлович, запоздал несколько. У нас тяжёлый «прогон». Всё никак «Насреддина» размотать не можем. Ну, ладно, это наши дела. Звал я тебя, совсем по другому поводу….