ИГЛЫ — ИГРЫ

Ещё ничего не предвещало пожара, но Березуцкий весь внутренне подобрался. Когда пройда завлит запрягает подобным образом, обязательно стервец, повезёт на хуеву горку. Смычков пожевал губами явно подбирая в уме слова, потом уставился взором в лепной потолок, но и там, как видно ничего путного не отыскал.

— Может по коньячку? — нашел он, как ему показалось спасительный выход.

— Успеется. Харитоныч, ты вываливай, не телись. И потом, ты знаешь, я коньяк не люблю, от него говно чёрное…

— Эстет, бля. Хорошо, как знаешь, только на сухую такое, трудно переварить.

— Уж как ни будь. Давай… Ёрш твою!

— Твоя пьеса, у нас не пойдёт. Её вообще не один театр в городе не примет. — Рубанул с плеча Смычков.

— Это pourquoi? (3)

— Потому, что попендикуляр. Так комиссия решила!

— Какая ещё комиссия на…!?

— Большая и толстая, как хрен моржовый. Ты что, местных газет совсем не читаешь?

— Нет. Даже в сортире не держу. Сразу на помойку, а что?

— У нас теперь, всё по-взрослому. — усмехнулся Смычков. — Вступили как суслик по утру в коровью лепёшку, так за метрополией и тянемся. Горсовет решил создать Комитет по Культуре. При комитете общественный совет…

— Понятно, в зайце утка, в утке проститутка, у проститутки игла, вот и вся недолга. Дальше….

— Да, подожди ты, не закипай. Совет сей, призван оценивать весь поступающий к нему «творческий ресурс» на фригидность…, тьфу, профпригодность, так сказать.

— Это что же, цензуру опять вернули?

— Ну, оно может и так, на первый взгляд, а на деле всё куда прозаичней. Сегодня государство через искусство мощное бабло прокачивает. «Взращивание молодых дарований». «Поддержание традиций». «Созидание новых форм» и прочая струйня, чем не вывеска для фарша кроить? Вот и наши муркаводы решили приобщиться к «культурке». И им несомненно уже капает, а то бы они так суетились возле бани, знамо дело, всем халвы хочется…

— А я здесь с какого…? У них что, баня загорелась?!

— С такого! Ячнев решил выступить борцом с огурцом. Я ему суке, говорю: «Яков Павлович, пьеса Березуцкого, написана автором специально к Юбилею Великой Октябрьской Социалистической Революции и утверждена Главлитом. Постановка пьесы, является совместным проектом коллектива нашего театра и общественности города… — Кричит. — Это волюнтаризм и в очковтирательство! Вы потворствуете возвращению к бандитизму девяностых! И безответственно агитируете в массах, за развитие махровой антидемократической реакции! По ГУЛАГу стосковались! И бла-бла-бла и прочее, вполне в разрезе нынешнего мутного времени. Я говорю — так нельзя, у нас сроки, контракт. А он — Да, клал я на ваши тяги, с прибором! Сами если не одумаетесь, по этапу пойдёте…»

В общем Эдуард Михайлович, зарезали твою пьесу на корню. Я сделал всё, что мог, но сняли гады… Ты уж, прости.

2

Приунывший драматург уставился невидящим взором в пространство. Казалось он резко утратил интерес к происходящему. Окружающие его запахи и звуки, сейчас измельчали и стали доходить к нему как через вату. В подсознании только кораблик под чёрными парусами плыл по волнам. Не предвещая нахлынувшей действительности, ничего хорошего… И часы. Где-то на грани его жизни по-прежнему отстукивал мгновения белый костяной циферблат в серебряной оправе, отмеряя не минуемое приближение глубокой полночи.

— Извини, что ты сейчас, сказал…? — Спросил Березуцкий с трудом приходя в себя.

— Я говорю, аванс придётся вернуть.

— То, есть…?

— То и есть, как хер без соли. Этот дятел, весьма настаивает. Грозит театру аудиторской проверкой, налоговым абортажем, мля арбитражем и прижиганием мудей без наркоза. Ещё раз прости, Эдуард Михайлович, но нашему очагу культуры, такие дрова ни при каком раскладе не нужны. Не дай сего, начнут копать, все по Владимирке (4) пойдём, ты же понимаешь, о чём я…

— Да, уж… а денег нет. Аванс весь жене на шубу съехал. Жены, впрочем, тоже нет. И она курва, съехала, вместе с моей сберкнижкой. Так что видишь Харитоныч, все куда-то уезжают, только я, как ты сказал… жертвенный агнец? Всё верно, баран он и есть баран…, а «…баранов в стойло, холодильник в дом…», так кажется у классика? Ты мне лучше вот что, расскажи откуда он нарисовался, этот Ячнев в наших Палестинах? И с чего вдруг присрался к моей стряпне? У нас вроде всё ровно было с Худсоветом, а тут…?

По удобней устраиваясь на диване, Смычков принялся вещать. И дальше: «Коррида полилась как песня, и звон мечей, вспорхнув в тумане, унёсся к северным горам…» Этот его задушевный баритон очень любили редакторши на местном радио и постоянно зазывали чтецом в разные литературные программы. Стареющие клуши, буквально кончали если Смычков читал сказку про Репку.

— Понимаешь Эдик, — начал он. — Ты со своей пьесой явно пришёлся не ко двору. Скажу больше, вляпался в большую политику…

— И политику эту… — Заикнулся Березуцкий…