Игра души

– Кретин, да ведь они еще дети! Такие люди, как ты, не меняются, да? Раз уж вы что-то попробовали, потом вас не остановишь. – Я подняла пистолет и с силой сжала рукоять. – Вы больны, и эта болезнь неизлечима. Стоит вам чего-то коснуться, оно тут же начинает гнить, и нет никакого способа заставить вас держать руки при себе. Несовершеннолетние девочки или… студентка, которая однажды могла напрасно довериться неправильному человеку и оказаться совершенно беззащитной в Морнингсайд-парке, где три ублюдка будут делать с ней все, что им взбредет в голову.

– Э-э… – протянул он, будто я раскрыла один из его секретов, о которых, как он думал, все давно забыли.

– Вспомнил меня, сукин ты сын?

– Ты? Так ты… – Он запнулся в растерянности. – Это было… Как ты меня?..

– Возьми лист бумаги. Живо!

– Что?

– Писать ты умеешь? Бери бумагу и пиши, что я тебе скажу. – Я двинула пистолетом, приказывая ему встать.

Вслед за ним я вышла из спальни и оказалась в комнате побольше, где в полутьме различались кухня и диван. Он порылся в ящике столешницы и оторвал кусок от одного из конвертов счета за электричество. Дрожащими руками Арон зажег светильник. Его тусклого света хватило как раз для того, чтобы я смогла различить жалкую обстановку этого места: обивка дивана на подлокотниках пошла трещинами от старости, в раковине скопилась гора немытой несколько дней посуды, фанерные углы телевизионной тумбы вздулись от влажности. В вазе из-под фруктов он нашел ручку и с испуганным выражением лица согнулся над бумагой, готовый следовать моим указаниям.

– Пиши: «Я прошу прощения…»

– Что?!

– Что слышал! «Я прошу прощения… за то, что сделал… с девушкой в Морнингсайд-парке… в 1997 году».

Арон замер, и из его глаз потекли слезы. Послышался стон, а затем он обреченно уронил голову на бумагу. Я с тревогой наблюдала за тем, как он рыдал, распластавшись на столешнице. Я никак не ожидала подобной реакции от него и не знала, что делать дальше.

– Прости… Прости меня, – наконец выдохнул он.

– Нет! Ты понятия не имеешь о том, сколько вы сломали во мне в ту ночь. Ты, Рой и…

– У меня… У меня дочь, – всхлипнул он.

– Что?

– Ее зовут Клавдия. Она спит в той комнате. Пожалуйста, не стреляй. Она останется совсем одна.

– Ты лжешь, – ответила я.

Арон тяжело дышал, но я не могла понять, то ли от чувства вины, то ли из-за страха.

– Прости… Прости меня, – повторил он.

– Нет! – закричала я. – Это так не работает, ясно?

Я приготовилась стрелять.

– Что ты делаешь?! Пожалуйста, нет… Клавдия… Пожалуйста. Я уже другой. Обещаю, я не…

– Что – не? Что ты больше не нападешь на беззащитную девушку? Ты и правда думаешь, что человек имеет право на подобные обещания, когда вообще-то это всегда должно быть так? Во что бы превратился мир, если б все прощалось по одному лишь «прости»?

Я внезапно поняла, что тоже плачу. Слезы стекали по щекам, будто моя душа спускалась к самым глубинам моих страхов.

– Я устала постоянно носить тебя внутри, понял? Я больше не могу! Каждый раз, когда я закрываю глаза, вижу вас троих, ваши ухмылки в темноте. Сколько бы лет ни прошло, как бы я ни старалась забыть. Всегда. Я разучилась чувствовать. Я забыла, что такое чувствовать себя в безопасности, потому что, закрывая глаза, постоянно вижу вас. Я не могу даже улыбнуться, так как думаю, что, сделав это, мы будем испытывать одну и ту же эмоцию. А ведь у меня нет ничего общего с вами и вашим убогим, тупым счастьем. Единственное, что связывает нас, – это тот момент, когда вы против моей воли вошли в мою жизнь, чтобы уже не покидать ее, даже когда я сплю.

Я замолчала. Арон смотрел на меня с неподдельным ужасом. Я почувствовала его страх. Признаю, мне это понравилось.

Он плакал. Мы оба плакали, но это были разные слезы. Я плакала от бессилия, он – от чувства вины. Эти слезы могли повести его по дороге, у которой нет обратного пути, и я могла подтолкнуть его к ней.

– У тебя правда есть дочь? – тихо спросила я, с трудом находя в себе силы.

Он кивнул, смотря в пол.

– Сколько ей лет?

– Семь… – услышала я едва различимый ответ.

– И ты думаешь, что служишь для нее хорошим примером? Думаешь, она будет гордиться тобой, когда узнает о тебе правду?

Он поднял на меня глаза. Казалось, Арон больше боялся разоблачения, чем оружия.

– А ведь она узнает. Возможно, сейчас она ничего не поймет, но рано или поздно это произойдет. Когда ей будет тринадцать, четырнадцать или двадцать. Кто-нибудь напомнит ей о тех видео. Да какая разница как. В какой-то момент она все узнает и захочет забыть тебя, как и я. Она будет плакать по ночам, жалея, что родилась на свет. Мы обе будем испытывать те же чувства отвращения, омерзения и ненависти. Несмотря на то, что никогда не были знакомы, мы будем проклинать судьбу за то, что она свела нас с тобой.

– Она не должна узнать… обо всем этом. Пожалуйста… – взмолился он. – Она не заслужила такого.