Игра души

– У тебя два варианта, Арон. Первый: я стреляю тебе в голову, и мы заканчиваем со всем этим. Я забираю видео, передаю их полиции, и твоя дочь узнает о том, каким монстром был ее отец. Или отдаю пистолет тебе, ухожу отсюда, и со всем заканчиваешь ты сам. Когда ты выполнишь свою часть, я сожгу видео, и твоя дочь никогда не узнает, что ты делал с этими девочками из центра для несовершеннолетних. Если ты обманешь меня, завтра записи будут в руках полиции.

– Но…

– Так или иначе, Арон, – продолжила я, – твой путь заканчивается здесь. Но тебе решать, какая история будет рассказана. Какую из них ты предпочтешь для своей дочери: историю о монстре или об отце, страдающем от депрессии?

Арон подошел к двери, на которую показал мне, когда сказал, что у него есть дочь, и в какой-то момент мне показалось, что он заманил меня в ловушку. Он рыдал еще безутешнее, чем прежде, но мне было ничуть не жаль его. Вдруг он молча посмотрел на меня и упал на колени перед дверью.

– Обещай, что выполнишь свою часть уговора, – хрипло прошептал Арон.

Его слова дали мне понять, что он выбрал единственный вариант, при котором мог скрыть правду от дочери. Я кивнула.

Я взяла написанную им записку и положила в карман. Затем вытащила магазин, разрядила пистолет и положила его на столешницу. Магазин я бросила к его ногам, чтобы у меня было достаточно времени уйти прежде, чем он успеет зарядить его. Наконец я вернулась в спальню и взяла сумку с видео. Перед тем как вылезти через окно, я обернулась: Арон смотрел на оружие, поглаживая рукоять и обливая слезами все те ужасные поступки, которые довели его до этого момента.

Я выбралась на пожарную лестницу. Холод ночного Нью-Йорка ударил мне в лицо. Некоторое время я молча стояла там, размышляя, что, возможно, поступила неверно, дав ему возможность собрать вещи и исчезнуть. Но вдруг гром выстрела сотряс дом. Грохот оказался громче, чем я ожидала, и в тишине ночи он показался мне ревом, с которого запустился беспощадный обратный отсчет минут, данных мне на то, чтобы сбежать.

Однако я вернулась. Я не могла забыть, зачем пришла сюда. Я заглянула в гостиную: он лежал на полу, а под его головой растекалась лужа крови. Я это сделала. Я равнодушно посмотрела на него, достала записку и перечитала. Было грустно осознавать, что эти слова не были искренними и написал он их только благодаря пистолету, направленному в голову. Я положила ее на стол и снова перечитала. Именно это мне и требовалось услышать. Сумку с дисками я оставила здесь же. Он был мертв, и у меня не было никаких причин держать свое слово. Это поможет полиции понять, что происходило в том центре для несовершеннолетних. Вдруг из-за двери раздался голос малышки, и я исчезла прежде, чем она успела выйти из комнаты.

Я подумала о бабушке. Не знаю почему. Может, потому, что внутри лелеяла надежду избавиться от своего прошлого. Тогда я не знала, что, совершая этот непоправимый поступок, я сама вынесла себе приговор.

Глава 28

«Институт Маллоу»

25 апреля 2011

Днем ранее

Бен Миллер

Оставить то, что увядает, – это поступок не мудреца, а труса.

Услышав от преподобного Грэхема, что Эллисон была беременна, Бен Миллер почувствовал, как по телу пробежал холодок. Перед глазами снова вспыхнула фигура распятой на кресте девушки. Он несколько секунд стоял без движения, прежде чем снова смог заговорить. Теперь эта смерть казалась еще чудовищнее, и от того, как преподобный хотел поскорее забыть об этом, к горлу агента подкатила тошнота. Результаты вскрытия, в которых должен был отразиться факт беременности, еще не пришли, и слова священника каменной плитой упали на грудь Миллера.

– Что вы сказали?

– Мне неприятно сообщать вам об этом, агент. Особенно теперь, когда известно, чем все это закончилось, – ответил преподобный Грэхем. – Но мне кажется, вы должны знать. Возможно, это вам поможет.

– Беременна? Вы уверены?

– Конечно. Сейчас я вам все объясню. Однажды, за неделю до своего исчезновения, она пришла, села вон там и… рассказала все. Меня эта новость поразила еще сильнее вашего, уверяю вас. Мы дали ей столько возможностей… Мы приложили столько усилий, чтобы она была доброй… христианкой. Но самое худшее заключается в том, что она призналась, что не знает, кто отец ребенка.

– Почему же вы не рассказали мне об этом, когда поступило сообщение о ее исчезновении? Я беседовал с вами, но вы ничего не сказали.