– Агент… Хоть вы в это и не верите, но только Бог может знать о грехах, сообщаемых на исповеди. Она доверяла мне и поэтому рассказала об этом. Я наложил на нее епитимью: предложил ей покинуть Маллоу, как только беременность невозможно будет скрыть от остальных учеников. Я сдержался и не выгнал ее сразу, чтобы она могла продолжить обучение. Уверяю, я хотел как лучше для нее, и Эллисон со слезами приняла мое решение. Она обещала, что никто ничего не узнает и что, когда не останется иного выбора, она без лишнего шума откажется от места и стипендии. Это было наилучшим решением и для школы, и для нее. Никто из Маллоу не узнал бы о ее грехе. Я предложил ей вернуться, как только ребенок появится на свет, и закончить обучение на вечерних занятиях. Мне кажется, я отнесся к ней с пониманием.
– Не легче ли ей было сделать аборт и продолжить обучение?
– Мы сами создаем этот мир, агент. В мире, где поощряется наслаждение, последствия остаются в стороне, и мы уходим из жизни, не думая о том, что творим. Нет, агент. Здесь, в Маллоу, мы заботимся о том, чтобы удержать то, что делает нас людьми: мы не пожираем друг друга. Что стало бы с человеком, если б мы избавлялись от всего, что доставляет нам неудобства? Почему бы нам заодно не предложить убивать бездомных? Или стариков? Если что-то, созданное нами, мешает нам, мы избавляемся от этого, верно? В этом идея? Знаете что? Только Бог создает жизнь и забирает ее, и только Он может решать, когда это произойдет.
– Об этом она и просила вас, так ведь? – выдохнул Миллер.
– Что?
– Она просила у вас помощи и разрешения сделать аборт. Для этого она к вам и пришла. Она из бедной семьи. Она не могла позволить себе операцию. Она… Верила вам.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, – возразил преподобный.
– Поэтому Эллисон отметила эти места в Библии, – продолжал Миллер. – Чтобы показать вам, что в Библии тоже говорится о мертворожденных младенцах и матерях, которые пожирают своих детей.
– Агент, не рассказывайте мне о тексте, который я читал несчетное количество раз. Я скажу вам единожды, и, надеюсь, мне больше никогда не придется этого повторять: здесь мы стоим на стороне жизни. И Эллисон…
– Поэтому она рассказала вам, что беременна. Она верила вам, а вы… Вы покинули ее, исключив из школы.
– Она не была хорошим примером для других учеников. Вы должны понять. Мы сочувствуем нашим подопечным, но… Есть вещи, которые нельзя прощать.
– А как же все то, что вы говорили о прощении?
– О, не заблуждайтесь в своих суждениях. Мы простили ее. Но… Есть границы, за которыми даже Бог не защищает нас, – заключил он. – Видите ли… Мне непросто об этом говорить, но Эллисон страдала от аффективного расстройства и, возможно, поэтому забеременела. Она любыми способами пыталась привлечь к себе внимание.
– И вы выгнали ее.
– Вы ошибаетесь. Она сама покинула себя. Защита цельности и репутации нашей школы не есть грех. И если вы не против, – добавил он, вставая на ноги, – мне пора служить мессу. Я и так потерял уже достаточно времени. Прошу вас, уходите. Не стоит приходить в наш дом и испытывать нашу веру. В Маллоу мы заботимся о наших учениках. Я всегда сопереживал тому, что происходит в этих стенах. Так было с Джиной, и теперь то же повторилось с Эллисон. Не вините нас в том, что нас настигла злая судьба. Рано или поздно беды случаются со всеми. Единственное, что нас рознит – когда и как это происходит.
Вне себя от возмущения, агент направился к двери, но перед тем как выйти из кабинета, остановился на пороге и снова повернулся к Грэхему.
– Возможно, выгнать беременную ученицу и не грех, преподобный. Но у меня нет никаких сомнений в том, что ваш бог и ваша религия стоит за тем, что с ней произошло, – со злостью бросил он и захлопнул дверь так, что распятие на стене задребезжало.
Глава 29
Странное чувство завладело профессором Шмоером, когда машина такси заехала на мост Марин в сторону Рокавей. Он попросил водителя высадить его напротив широкой эспланады перед Фортом Тилден. Каменные сооружения были брошены на произвол растительности и вандализма, и они поглотили их так же, как и Джину Пебблз. Выйдя из машины, профессор вспомнил о том, какое чудовищное преступление было совершено в одном из пустынных корпусов, и от этой мысли у него сперло дыхание. Форт представлял собой огороженный участок с дюжиной сооружений из бетона и ржавого железа, где еще совсем недавно кипела жизнь военных и курсантов. Сейчас же на этом пустыре царили кустарники, пустые банки из-под пива и граффити на стенах.