– Вы помните что-нибудь, что могло бы нам помочь? Черты лица, имя. Знаете ли вы, где живет этот… Кристофер? Нам нужны его показания. Дайте нам что-нибудь, что могло бы указать, где искать ваших обидчиков.
Они снова перекинулись теми же взглядами. В голове у меня раздавался их хохот. И я заплакала. У меня болело в паху, болели коленки и ступни ног оттого, что я бежала босиком, не оборачиваясь. Сила и уверенность, которые я испытывала, заходя в отдел полиции, растворились в этом омуте удушающего неверия.
– Кх, кх… Не беспокойтесь, – сказал детектив передо мной. – Мы заведем дело и отправим группу осмотреть район, проверить камеры наблюдения и все такое. Если то, о чем вы говорите, действительно произошло, мы их найдем. У вас есть медицинское заключение?
Заливаясь слезами, я отрицательно покачала головой.
– Вы принимали душ перед тем, как прийти сюда?
Я кивнула. И они опять переглянулись, будто попытаться отчиститься от этой грязи, крови и их мерзости было еще худшим преступлением, чем само насилие.
Уже потом я поняла, почему детектив задал этот вопрос: они хотели получить генетический материал нападавших. Однако я хорошо помню, какой ничтожной почувствовала себя тогда, словно это я была виновата в том, что те типы скрылись без наказания. Предсмертная записка была для меня своеобразным способом сказать полиции: «Вы облажались».
Я переоделась и откусила два куска от улитки с корицей, которые продают в пакетах для формового хлеба, будто эти булочки чем-то полезны. Затем села в машину и набралась смелости, чтобы позвонить агенту Миллеру. Я долго откладывала этот звонок, но пришло время рассказать ему о снимке Джины. Спустя несколько секунд из громкоговорителя машины зазвучал относительно счастливый голос Миллера.
– Мирен? Это ты?
– Бен, у меня кое-что есть для тебя, – сказала я вместо приветствия. – Мы можем увидеться?
– Рад тебя слышать. Слышал об успехе твоего романа. Ты это заслужила, не сомневаюсь.
– Спасибо, – прервала я его восхваления. – Так мы можем увидеться?
– Ну… Я сейчас не в городе. Пока не могу.
– А когда сможешь?
– Я в Куинсе. По одному старому делу. Не знаю, слышала ли ты, но в субботу нашли труп… Эллисон Эрнандес. Это ужасно. Вряд ли ты захочешь узнать, в каком состоянии нашли тело. Слава богу, прессе не удалось раздобыть подробности. В противном случае это была бы катастрофа.
– Она была распята, верно? «Пресс» планировал опубликовать статью, но думаю, они решили повременить с деталями, пока не получат официального подтверждения. Я работаю над статьей об Эллисон, но пока не знаю, что и думать.
– Я не могу ничего тебе рассказать, Мирен. Дело еще не закрыто, и любая подробность…
– Я не за этим тебе звоню.
– А зачем?
– У меня есть кое-что, и думаю, будет лучше, если ты это увидишь. Где ты?
– Выхожу из «Института Маллоу». Не нравится мне эта школа. Здесь училась Эллисон.
Услышав это название, я поняла, что мы оба, сами того не зная, двигались в одном направлении. Я засомневалась, рассказать ли ему все сразу или подождать личной встречи.
– И еще одна девочка, которая пропала в 2002-м… – продолжил он, развеяв все мои сомнения по поводу того, пришел ли он к тем же заключениям, что и я.
– Джина Пебблз, – закончила я.
– Ты ее помнишь? Полагаю, ты пришла к тому же связующему звену, что и я: школа Маллоу.
– Поэтому я и позвонила тебе, Бен. Это важно и… Похоже, это новое доказательство. Кто-то передал мне фотографию Джины.
– О чем ты? Какую еще фотографию?
– Подожди меня там, ладно? Лучше тебе увидеть все самому.
Глава 31
Профессор Шмоер обернулся и увидел дуло кольта, смотрящего ему прямо в лицо.
– Убирайся отсюда, или я стреляю.
– Но… Я просто хотел посмотреть фургон, – закричал профессор, боясь сделать неверный шаг.
– Зачем? Что ты разыскиваешь?
– Джину Пебблз.
– Разве я не сказал, что сам участвовал в ее поисках? Или что? Раз я живу в фургоне, значит, это я – тот псих, который сотворил такое с бедной девочкой?
– Вы тут один. А одиночество сводит с ума… Я просто хотел… проверить. Вы были здесь, когда она исчезла. Мне нужно увидеть фургон изнутри, чтобы исключить эту вероятность.
– Знаешь, не все одинокие люди сумасшедшие. Я люблю свое одиночество, свой серф, я хочу умереть на берегу океана. У тебя нет никакого права приходить сюда и… намекать, что я причинил какой-то вред этой бедняжке.
– Опустите оружие, хорошо? Я ошибся. Прошу меня извинить. Только не стреляйте.
Несколько секунд старик колебался, но наконец опустил пистолет. Затем он произнес слова, которые глубоко ранили Джима:
– Я предпочту скорее прожить остаток жизни в одиночестве, чем снова пережить потерю. Я уже потерял жену. Я выбрал одинокую жизнь, потому что не хотел снова страдать. Если хотите, зовите меня трусом. Но я никогда бы не прикоснулся и пальцем к юной девушке. Тем более к такой, как Джина.
– Я вас понимаю. И искренне прошу у вас прощения… – еще раз извинился Джим.