— Прости… Мне так жаль… Ты не должен был погибнуть вместо меня…
Наконец, слова заканчиваются и я затихаю, перестав сопротивляться стальной хватке ментора. Спрятав лицо на его плече, безвольно опускаю руки, по которым продолжают стекать ручейки темно-алой крови. По телу побегает дрожь, кружится голова, в глазах прыгают черные точки. Не обращая внимания на время, мы так и стоим, прижавшись друг к другу. Нас окружают голые стены, пол, усыпанный осколками стекла, тусклый свет закатного солнца и кровь.
Внезапно мне в голову вновь приходит мысль о том, что ментор так и не оставил свою подопечную, ни когда она нуждалась в нем, ни когда он ничем не мог ей помочь. Почему Хеймитч все еще рядом со мной? Может, даже его присутствие — всего лишь моя фантазия? Что все это значит? Я теряюсь в собственных мыслях и догадках, утрачивая чувство реальности. Меня вновь охватывает страх — то ли одиночества, то ли потери рассудка, то ли падения в бездну, полную кошмарных воспоминаний.
— Это не сон? — мой шепот нарушает мертвую тишину и кажется неожиданно громким.
— Нет, — голос ментора доносится сквозь пелену серого тумана, окутавшего мое сознание.
— Я уже не знаю, что реально, — раньше подобное признание далось бы мне с трудом, но сейчас я сама не понимаю, что говорю.
Хеймитч лишь сильнее прижимает меня к себе и, мгновение помолчав, тихо, но уверенно отвечает:
— Я реален.
Мне приходится поверить ему: выбора все равно нет. У меня и так не осталось ничего, за что я могла бы зацепиться, чтобы не упасть в ту пропасть, к которой приближаюсь день за днем, шаг за шагом. А ментор — рядом, настолько близко, что я чувствую тепло его тела и слышу стук сердца. Можно взять его за руку или обнять в ответ, прижавшись к нему из последних сил, чтобы хоть на какое-то время, на ничтожную долю секунды удержаться на самом краю. Я не желаю ни того, ни другого, но заставляю себя поверить, что он и правда существует не только в мире моих грез.
Увидев, что подопечная не пытается спорить или сопротивляться, ментор проводит рукой по моим волосам и, осторожно касаясь лица, заставляет поднять голову и взглянуть ему в глаза.
— Послушай меня, Эрика. Человек жив до тех пор, пока жива память о нем. Твой отец не покинет тебя, пока ты сама не захочешь забыть его. Он всегда будет оставаться вот здесь, в твоем сердце. Больше всего на свете Алекс хотел, чтобы ты жила — и неважно, какую цену за свое желание ему придется заплатить. Ты хочешь, чтобы его жертва оказалась напрасной? Поверь мне, он бы этого не хотел. Твой отец погиб с мыслью о том, что ты будешь жить, причем куда лучше, чем он. Да, те люди, которым не пришлось участвовать в Голодных Играх, слабо представляют себе, что такое жизнь Победителя, но я сейчас говорю не о том, как сильно заблуждался Алекс относительно твоей судьбы. Главное — он верил, что у тебя все будет так, как надо. Хочешь разочаровать его? Хочешь, чтобы он страдал, наблюдая за тобой с небес?
— Нет, — еле слышно отвечаю я.
— Тогда тебе стоит последовать его совету — начни жить, вернись в вечный круг жизни, из которого стремилась сбежать, и займи свое место.
Я слегка отстраняюсь и, отведя глаза, растерянно спрашиваю:
— А где оно, мое место?
— В этом ты должна разобраться сама, — улыбка Хеймитча отчего-то получается печальной. — Но, каким бы ни было твое решение, я всегда буду рядом, чтобы поддержать тебя.
Так решившись задать самый важный для меня вопрос, ограничиваюсь горьким признанием:
— Я ведь так и не знаю, кто я такая, не знаю саму себя.
В ответ ментор слегка наклоняется, привлекает меня к себе и, приблизив свое лицо к моему так, что между нами остается лишь пара сантиметров, шепчет:
— Зато я знаю тебя. Знаю и люблю такой, какая ты есть. Какой ты была — тогда, в Капитолии, помнишь? Пожалуйста, не забывай о том времени, детка! Мне так не хватает огня жизни, который горел в твоих глазах. Тебе решать, куда и к кому возвращаться — мне важно просто знать, что ты жива. Что ты живешь. Что ты хочешь жить. Все остальное — твой выбор. Только вернись в этот мир, в мир живых. Я жду тебя. И буду ждать столько, сколько потребуется.