Игра на двоих (СИ)

С этими словами он отступает на шаг, а затем медленно выходит из комнаты, оставляя меня наедине со своими мыслями. Как бы пустота внутри меня ни сопротивлялась попыткам заполнить ее, обрести опору, отдалиться от края пропасти, как бы остатки разума не внушали, что все сказанное — очередная ложь, слова ментора оставили свой след. С того времени, как я узнала о гибели отца, мне пришлось пройти долгий путь. Это было похоже на лестницу — ступенька за ступенькой: отрицание, гнев, торг и депрессия. Считается, что все эти состояния присущи смертельно больным людям, которые таким образом пытаются смириться со скорым концом. Но у меня все вышло немного по-другому — я лишь старалась защититься от боли, а потому не допускала мысли о том, что все случившееся — жестокая реальность, с которой мне рано или поздно придется столкнуться. Однако слова ментора, такие простые и понятные, — об отце, о памяти, о жизни и смерти — помогают мне вернуться к действительности, какой бы она ни была, и осознать смысл понятия «круг жизни». Поколения сменяются поколениями, каждый человек рано или поздно уступает свое место потомку — молодому, полному сил, надежд и стремлений. Так было, есть и будет, и я не та, кто имеет право остановить этот процесс. Король умер — да здравствует новый король. Вопрос лишь в том, как много времени отпущено каждому, кто взойдет на престол жизни. И сколько бы я ни пыталась убедить себя в том, что лишь мне решать, когда истечет мой срок, это не так — никогда не знаешь, где тебя может подстеречь Ее Величество Смерть с песочными часами в руках. Теперь меня ждет последняя, пятая ступень — смирение. Как только я признаю, что все случившееся — реально, меня ждет мир и покой, если не в моей жизни, то хотя бы в моей душе. А это не так уж и мало для такой, как я.

Стоит мне обдумать все сказанное ментором, и я чувствую, как лед, сковавший мое сердце, дает трещину — миниатюрную, почти незаметную, но все же я ощущаю ее всем своим существом и почти вижу, как от нее во все стороны разлетаются крошечные осколки, а сквозь появившееся отверстие проступают капли крови. В ту же секунду уставшее сердце, которое замерло еще тогда, когда его обладательница перестала ощущать боль, пытается забиться вновь, словно почувствовав близость свободы. Ему не удается: не хватает сил. Но даже этой судорожной и жалкой попытки оказывается вполне достаточно; становится легче дышать. Невидимый узел, стягивающий шею, словно удавка, слабеет. По лицу одна за другой стекают слезы. Вернувшийся Хеймитч, увидев меня, моментально ставит на стоящий рядом стол аптечку, которую принес с собой, и бросается к подопечной.

— Тебя даже на пару минут нельзя оставить одну! Детка, что ты опять натворила?

Ответом ему служит мой растерянный взгляд. Ментор подходит ближе и осторожно проводит кончиками пальцев по лицу. Когда он отнимает руку, я вижу, что она вся в крови. Удивленно моргаю и тотчас замечаю, как с ресниц срывается темно-красная капля и падает на пол. Выходит, даже мои слезы отравлены вечной тоской, терзаниями, чувством вины и непрекращающейся болью.

Тяжело вздохнув, Хеймитч подталкивает меня к глубокому креслу, стоящему в углу комнаты. Не успеваю я сесть, как он устраивается на подлокотнике и достает из аптечки бинты и несколько сосудов с лекарствами. В течение следующего часа ментор обрабатывает многочисленные порезы, оставшиеся после осколков зеркала. Я остаюсь безучастной к его действиям и лишь молча наблюдаю за ним. Он тоже молчит, но то, что вижу в его глазах, лучше всяких слов выражают состояние ментора. Каким бы спокойным и уверенным в себе и в том, что делает, он ни выглядел, мужчина напуган и растерян и не знает, что делать и как вести себя дальше. Прости, ментор, я не могу тебе помочь — самой бы ответить на внезапно возникшие вопросы.

Руки Хеймитча проворно и умело вытаскивают из ран мельчайшие осколки стекла, смывают не успевшую застыть кровь, накладывают аккуратные швы и плотные повязки. И только когда ментор заканчивает бинтовать вторую руку, я наконец ощущаю боль, которую причиняют мне самые глубокие порезы. В конце он осторожно стирает с моего лица дорожки темно-красных слез, после чего собирает окровавленные бинты и уносит аптечку. Я продолжаю сидеть в кресле, уставившись в окно, но все равно не видя, что происходит на улице. Внезапный возглас заставляет меня вздрогнуть и обернуться:

— Этти!

Словно очнувшись, понимаю, как много времени прошло: на Дистрикт опустилась ночная мгла. Странно, я совсем перестала замечать его стремительное течение. Испуганно оглянувшись по сторонам, замечаю стоящего рядом Хеймитча. Пока я снова уходила в себя, ментор успел убраться: капли крови и осколки стекла исчезли, а комната выглядит почти так же, как прежде — не хватает только зеркала.

— Не называй меня так, — хотя холод в голосе никуда не исчез, тон больше похож на просьбу, чем на условие или требование.

— На Генриетту и Эрику ты уже не реагируешь, — парирует ментор. — И что прикажешь мне делать? Уже поздно, пора возвращаться домой.