Игра на двоих (СИ)

За ужином я окидываю сидящую напротив меня девушку критическим взглядом. Худое, но подтянутое тело. Сильные руки с длинными цепкими пальцами. Даже как-то обидно, когда сильный умирает за слабого. Может, Китнисс и спасет Прим от одного профи, но ведь найдутся и другие желающие.

— Что дальше, после ужина? — громко спрашивает мисс Эвердин, обращаясь ко всем сразу, но смотря почему-то только на меня.

— Твоя встреча с Президентом, зрителями и главным сборщиком сплетен Панема, — поясняет мой напарник, не понявший значения ее отнюдь не дружелюбного взгляда.

— Как я должна отвечать на вопросы?

— Кратко и по делу, — ухмыляется мужчина, чей бокал с вином опустел еще до момента, когда безгласые официанты принесли закуски. — Примерно так, как задаешь вопросы, ничего лишнего.

— С Хеймитчем все понятно, — мне кажется, или я слышу в ее голосе презрение? — А что скажешь ты?

Мне приходится приложить немало усилий, чтобы голос звучал спокойно и уверенно.

— Я бы посоветовала отвечать настолько искренне, насколько позволит твоя гордость.

— Не хочу превращать нашу с сестрой историю в шоу, — ей только шестнадцать, но на лбу и в уголках глаз уже появились первые морщины.

Она выглядит потрепанной жизнью и умудренной опытом, хотя на самом деле это далеко не так.

— Придется, — жестко отвечаю я. — По крайней мере, если хочешь, чтобы хоть одна из вас выжила.

— Прим должна жить, — быстро, не задумываясь произносит Китнисс.

Я внимательно смотрю в ее мраморно-серые глаза. Ничего не выйдет. Цинна хочет нарядить ее в огонь, но кто поверит, что он настоящий, если в глазах девушки — лед?

— Только не спрашивай «зачем?», — зло выплевывает старшая сестра, поймав мой взгляд. — Убью любого, кто задаст мне этот глупый вопрос.

— Вопрос совсем не глупый и я не собиралась спрашивать об этом. И так все ясно, — мое снисходительное фырканье моментально вызывает у нее раздражение.

— Тебе этого не понять!

Ну, хватит.

— Не тебе судить, что я могу понять, а что нет!

— Девушки! — Хеймитч переводит недоуменно-расфокусированный взгляд с меня на Китнисс. — В чем дело?!

— Давай, Эвердин! — издевательски говорю я. — Расскажи своему ментору, что случилось? Почему ты вдруг решила напасть на собственного наставника? Враги — там, на Арене. Еще успеешь насладиться убийством человека!

— Она оказалась там из-за тебя!

— Я лишь вытащила листок с ее именем. Не думая, наугад! Опустила руку в шар и схватила первую попавшуюся бумажку. Оно мне надо — убивать твою сестру? Очнись, девочка, я даже не знала ее!

— Знала! — упрямо кричит Китнисс.

Не выдержав, Эффи и Цинна, дружно заткнув уши руками, выходят из столовой. Разговор переходит на повышенные тона.

— Ты завидовала ей! Я видела, каким взглядом ты смотрела на нас, когда мы встречались в Котле, в лесу, в школе или даже просто на улицах Шлака!

Бред. Это даже не смешно, но я ничего не могу с собой поделать и, откинувшись на резную спинку стула, громко смеюсь.

— Примроуз любили, а тебе даже незнакомо слово «любовь»!

Смех резко обрывается. Чувствую горячую волну ярости, поднимающуюся из груди.

— Ты не знаешь меня. Не знаешь ничего, что дало бы тебе право осуждать таких, как я. Давай, Китнисс, пройди через это — через разговор по душам с Фликерменом, через кровавые реки Арены, через Тур Победителей, через лапы Сноу. Вернешься живой и в своем уме — вот тогда и поговорим. А сейчас — заткнись и иди одеваться. Пора представить тебя публике.

Эвердин отшвыривает нож и вилку, опрокидывает стул и идет к двери. Уже на пороге девушка останавливается и, обернувшись, тихо говорит:

— Я не узнаю и половины из того, чтобы ты перечислила. Я не вернусь. Но сестра выживет. Я сделаю для этого все.

Грубые и обидные слова рвутся с языка, и я не могу и не хочу их останавливать.

— Идиотка… — мой шепот мгновенно переходит в крик. — Да она сдохнет раньше, чем ты доберешься до Арены! Я не перестаю удивляться, почему это ничтожество до сих пор живо!

Китнисс бьет кулаком по дверному косяку.

— Она будет жить. Та, кого ты только что назвала ничтожеством. А еще она останется человеком, в отличие от тебя. И если ради этого кто-то должен уйти, так тому и быть.

С этими словами она и покидает комнату.

— А вот это было жестоко, — замечает моментально протрезвевший Хеймитч. Я лишь снова фыркаю. Плевать. Никто не будет судить меня, пока сам не пройдет мой путь.

***

— Китнисс Эвердин! — голос Президента, усиленный сразу несколькими микрофонами, гремит на всю столицу. — Мы приветствуем вас! Мы салютуем вашей отваге и вашей жертвенности! Счастливых вам Голодных Игр! И пусть удача всегда будет с вами!

Я слишком далеко от девушки, чтобы поймать промелькнувшую на ее красивом лице тень отвращения, злобы и ненависти.

***

И снова шоу. Китнисс кружится на сцене, едва касаясь пола. Подол ее алого платья объят оранжевым пламенем. Однако теперь Цезарь держит все под контролем и, стоит девушке на секунду остановиться, как он ловит ее и усаживает в кресло напротив своего.

— Ну же, Китнисс, расскажи нам все! Зрителям — да и мне — не терпится узнать подробности!