Что-то происходит — то ли вокруг меня, то ли со мной. Шатаясь, я иду по проходу, сталкиваюсь с людьми, врезаюсь в больничные каталки. Оглядываюсь по сторонам и не понимаю, в чем дело: картинка получается слишком смазанной. Я смотрю немое черно-белое кино в замедленной съемке с размытыми лицами актеров.
Финник и Энни продолжают обниматься, будто не верят, что все по-настоящему, будто хотят слиться в неразделимое единое целое. Она прячет лицо у него на груди. Длинные рыжие волосы девушки разметались по широким плечам Одэйра, чтобы скрыть их поцелуй от посторонних. Теперь это зрелище кажется мне ужасным. Ужасно бессмысленным.
Я думала, что почувствую, если с ментором что-то случится. Не знаю, что именно: остановится сердце, застынет в жилах кровь, на голову упадёт небо, исчезнет воздух в легких. Думала, связь между нами стала настолько тесной, что мы чувствуем боль и агонию друг друга на расстоянии. Зависим жизнью. Но так не бывает. Не в нашем мире. Любовь такой силы, когда один не может жить без другого, бывает только в глупых любовных романах и у волков. А мы не персонажи книги и не волки. Мы — всего лишь люди. Слабые, лживые, непостоянные, эгоистичные существа, цепляющиеся за собственную жизнь, пусть даже она ничтожна и проведём мы её в гордом одиночестве.
Он мертв, а я жива. Сердце мерно бьется в груди, горячая кровь бежит по венам, небо все так же высоко, и воздуха в легких хватит ещё очень надолго. Все как прежде, разве что мир вокруг стал каким-то не таким. Без красок, без звуков, без смысла. Без содержимого. Без Хеймитча он стал большим и чужим, и я мгновенно теряюсь в нем и не знаю, куда и зачем идти.
Едва переставляя ноги, я медленно продвигаюсь к выходу. Приёмная госпиталя вдруг кажется слишком тесной, люди — слишком близкими. Толпа вокруг все сгущается, и я задыхаюсь от запахов крови и спирта. Не помню, как выбираюсь из комнаты. Не знаю, зачем ноги несут меня в Штаб. Стоит мне только проскользнуть в приоткрытую дверь и бросить мимолетный взгляд на экран, как я понимаю свою ошибку. Не лучшая была идея.
В защитные шлемы спасательного отряда встроены миниатюрные камеры, которые снимали все происходящее в Тренировочном Центре и передавали данные в Штаб. Пока велась операция, Бити использовал режим «картинка в картинке»: на одной половине экрана транслировались наши откровения, на другой — видео из Капитолия. И теперь, по непонятной мне причине, Койн, Плутарх и сам изобретатель пересматривают запись и что-то бурно обсуждают. Стоящий позади них Боггс первым замечает меня и, приказав сидящему за панелью управления человеку остановить видео и отключить изображение, пытается оттеснить обратно к двери. Я отталкиваю его в сторону, сильно, но беззлобно, и подхожу ближе к черному экрану. Президент и остальные смотрят на меня с нескрываемой жалостью, но ответом им служит все тот же равнодушный взгляд. Не надо тратить время на пустое сочувствие. Продолжайте. Вам больше нечего от меня скрывать, я знаю все.
В доказательство своего намерения остаться в Штабе и присоединиться к просмотру смахиваю на пол ворох исписанной бумаги и пластиковый стакан с ручками, забираюсь на стол и сажусь на самом краю, подогнув под себя ноги. Продолжайте же. Я жду.
Вместо того, чтобы просто отдать приказ, Койн сама подходит к панели управления и вновь запускает видео, после чего подходит ко мне и садится рядом на стул. Это так странно, быть выше Президента.
— Сноу знал о спасательной операции, — негромко поясняет она. — Мы пытаемся понять, где допустили ошибку.
Я мысленно спрашиваю, зачем, если все уже в прошлом, но затем думаю, что, может, именно поэтому мы недосчитались одного пленника. Но почему выбор пал на Хеймитча? Не поймите меня неправильно, я вовсе не желаю смерти, например, Питу. Хотя… что я несу? Конечно, желаю. Я бы не раздумывая вернула старику Сноу Мелларка, и Мейсон, и Кресту и попросила бы убить их и вернуть мне ментора. Отдала бы три жизни за одну.