Игра на двоих (СИ)

— Ты мог бы быть очень полезен Плутарху в Штабе, — замечаю я. — Нам мало известно о том, что на самом деле происходило в Капитолии после срыва последних Игр. А ты был там, в самой гуще событий.

На лице капитолийца отражается задумчивость.

— Боюсь, стоит мне появиться на пороге вашего Штаба, и Президент Тринадцатого прикажет надеть на незваного гостя наручники и бросить в темницу. Если не расстреляет на месте, конечно. Я видел, каким взглядом эта мадам встретила нас с Хеймитчем.

— Она не такая плохая, как ты думаешь, — за эти слова я удостаиваюсь удивленного взгляда от сразу двух пар глаз. — Просто дай ей шанс и она ответит тем же.

— И что мне делать?

— Покажи, что тоже можешь быть полезным святому делу революции. Это для нее самое важное. Она не убьет тебя, пока ты нужен восстанию.

— Похоже, тебя нет выбора, парень, — ментор хлопает сидящего на его койке Лео. — Конечно, только если хочешь жить.

— Еще бы не хотел!

Парень все же не решается идти к Койн один и говорит, что дождется выписки Хеймитча.

— Ладно уж, пойдем все вместе, — соглашается Эбернети. — Тем более, я тоже не знаю, чего ждать от этой женщины. А вот Эрика, похоже, успела неплохо изучить ее повадки.

Но я оставляю его ироничное замечание без ответа. «Пойдем то ли сдавать, то ли сдаваться», — эта тревожная мысль не выходит у меня из головы. Не хочется признаваться в этом вслух, но я и сама не уверена, смогу ли при встрече с Президентом защитить сразу обоих «государственных преступников».

По мере того, как ментору становится лучше, он проявляет начинает проявлять интерес ко всему его окружающему. К Тринадцатому, к Штабу, к революции, к людям. Ко мне. Последнее — самое трудное. Я не знаю, как ответить ни на один вопрос, а их все больше.

— Я был ужасным пациентом? — голос ментора насильно выдергивает меня из стремительного течения мыслей, в которых я тону уже много ночей подряд.

— Ты о чем?

— О той ночи. Ну, помнишь, когда мне вкололи какую-то дрянь для детоксикации.

— Налтрексон, — машинально поправляю его я.

— Ну уж запоминать название точно не буду! — ворчит ментор. — Я плохо помню, что было после… Только боль и крики. А ещё тебя и мою руку в твоей.

— Это, в общем, и все, — не хочу углубляться в подробности, однако стоит дать слабину, и воспоминания накрывают с головой.

Они сладкие, но с горечью.

— Нет, — голос мужчины тих, но твёрд. — Не все. Я… не причинил тебе вред?

— А должен был? — моя улыбка дрожит.

В пристальном взгляде ментора читается тревога пополам с упреком. Ты серьёзно, я знаю. Когда ты боишься, что твой вырвавшийся на свободу зверь может ранить меня, тебе не до шуток.

— Все нормально, Хейм. Правда. Ты быстро уснул и спал, пока все не закончилось.

Пересев со стула на кровать Хеймитча, беру его ладонь и прикладываю к своей щеке. Не знаю, где больше нежности — в грубых шершавых пальцах, скользящих по лицу, или в холодных серых глазах.

— Как ты, детка?

Когда он увидел меня там, на развалинах, всего в шаге, ему было важно только то, что я жива. Что я настоящая — не призрак и не одно из тех видений, которые являлись ему в Капитолии в коротких перерывах между пытками. Он признаётся, что в тот момент его не интересовали ни моё прошлое, ни наше будущее — только настоящее. Но сейчас ментор хочет знать все.

— Я в порядке.

Я не рассказываю ему о детях-переродках, что прячутся по углам моей спальни, а ночью выбираются из своего укрытия и протягивают ко мне свои изуродованные окровавленные руки. Я не рассказываю ему о своем новом защитнике, тёплой серой куртке и чашке черного кофе со сливками. Я не рассказываю ему ни о чем.

Скоро к Хеймитчу начинают пускать посетителей, но только по одному. Впрочем, на то, чтобы посчитать желающих увидеть бывшего ментора Дистрикта-12, хватит пальцев одной руки. Рубака обнимает старого друга так крепко, что я всерьёз боюсь за его едва сросшиеся кости. Плутарх жадно интересуется, как ему удалось почти в одиночку сбежать из Капитолия. Гейл с улыбкой сумасшедшего делится с ним последними новостями и их с Бити планами по захвату Капитолия.

После месяца интенсивного лечения ментора наконец выписывают. Я так привыкла к мертвой больничной тишине, что шум все еще живого Дистрикта обрушивается на меня, словно запоздалая бомба Капитолия. Нас уже ждут в Штабе, но приём выходит довольно прохладным. Впрочем, стоящего за нашими спинами капитолийца это не останавливает. Помня мои слова о первом впечатлении, парень выходит вперёд, взмахивает рукой и, открыто улыбнувшись, говорит:

— Привет, я Лео.

Местные смотрят на него с недоумением: где субординация, где стыдливо опущенные глаза предателя? Но Хевенсби разряжает мгновенно накалившуюся атмосферу парой простых слов:

— Давно не виделись, парень. Не знал, что ты на стороне повстанцев.

— Старею, видимо, — Лео не только не обижается на ироничный тон, но и поддерживает шутливую беседу с серьезным подтекстом. — Роль двойного агента, знаешь ли, так утомляет. Пора делать выбор и становиться на чью-то сторону.

— Почему мы? — Койн включается в разговор.

— А почему нет? — мягко парирует гость.