Еще более удивительно то, что, когда врач оставляет нас наедине, Китнисс решает заговорить со мной. Надев специальный костюм, я неслышно приоткрываю дверь и проскальзываю в стерильную белоснежную комнату. Девушка лежит на койке поверх одеяла и кажется спящей. Но, стоит мне сделает еще один шаг, и она открывает глаза. Ее внешний вид пугает даже сейчас, когда над ней уже неплохо поработали, — что же было, когда ее только привезли в больницу? Тело Сойки напоминает лоскутное одеяло: местами белое, бледное и блестящее, местами красное, воспаленное и очень-очень тонкое. Это пересаженные участки кожи, что еще не прижились и не восстановились до конца. Волосы опалены и кое-где неровно обрезаны. Взгляд мутный из-за огромных доз морфлинга, которыми пичкают Эвердин, надеясь хоть немного унять боль. Ни врачам, ни медсестрам, никому не известно, что против той боли, которая терзает девушку, бессильны даже наркотики.
— Страшно? — тишину между нами прорезает хриплый голос Сойки.
Я нервно сглатываю.
— Нет.
— Так и должно было быть.
— Почему?
Она смотрит на меня раздражающе-снисходительно.
— Я же Огненная Китнисс. Развела огонь, сожгла всех и следом сгорела сама.
Молчание.
— Ты злишься?
Теперь в ее взгляде столько равнодушия, что я не уверена, нужен ли ей на самом деле ответ на поставленный вопрос. И все же повторяю:
— Нет.
Это правда, я действительно не испытываю ни злости, ни обиды. Даже наоборот, я горжусь своим бывшим трибутом. Наконец-то она поняла основной, волчий закон мира, в котором мы с ней живем.
— Ты все сделала правильно, — я открыто и искренне улыбаюсь ей напоследок и выхожу из палаты.
Моя семья прилетает в Капитолий; нас селят в соседних комнатах. Я встречаю их прямо в ангаре и первой бросаюсь маме на шею.
— Мы так хотели приехать раньше, — сквозь слезы говорит она, —, но нас не пускали.
— Это была моя просьба, — приходится приложить немало усилий, чтобы выдавить из себя хоть слово, так сильно она стискивает меня в объятиях. — В столице все еще небезопасно.
— Но война закончилась? Ведь правда?
Я смотрю родителям в глаза, и почему-то становится так горько, что хочется плакать.
— Да. Теперь мы всегда будем вместе.
Меня не оставляет ощущение, что я предала их.
Наступает день суда, однако я вежливо отказываюсь от приглашения присутствовать на заседании. Уже через два часа решение известно всем: Сноу осудили, признали виновным и приговорили к смертной казни. При нашей следующей встрече Койн виновато улыбается:
— Согласно договору, приговор должна привести в исполнение солдат Эвердин.
Я только пожимаю плечами:
— Не страшно. Мне будет достаточно просто увидеть его мертвое тело со стрелой в сердце.
— Мне казалось, ты живёшь ради того, чтобы отомстить этому человеку, — озадаченно протягивает женщина.
— Отчасти так и есть. Но я не хочу убивать Сноу. Его смерть, конечно, достойная плата за гибель моего отца и все то, что нам пришлось пережить, но это было бы слишком просто.
— Так чего же ты хочешь?
— Я хочу причинить боль старику его же оружием — уничтожить все, что ему дорого. Его город, дом, семью. Хочу мучительно и долго убивать его родных у него на глазах.
Президент понимающе улыбается. Улыбка напоминает оскал гиены.
— Я подумаю, что можно сделать.
Я знаю, что она поможет мне осуществить моё желание.
Все оставшееся до дня казни время я либо присутствую на бесконечных собраниях-заседаниях-советах, если дело касается непосредственно меня, всех Победителей или Дистрикта-12, либо бесцельно слоняюсь по Министерству, с любопытством заглядывая в его самые укромные уголки. Хеймитч хотел бы составить мне компанию, но, как ментор, он должен присматривать за Китнисс. Впрочем, та часто сбегает из-под надзора, и тогда Эбернети отправляют в палату к Питу. Врачи все ещё надеются помочь парню, а Мелларк, в свою очередь, хочет продолжать игру «Правда или ложь». Людей, которые в состоянии ответить на его вопросы, остается все меньше. Мне до сих пор больно смотреть в голубые глаза Пита на перекошенном от злобы лице капитолийского переродка, так что ментор отпускает меня погулять, а сам остается с ним. Нередко во время прогулок я сталкиваюсь с Китнисс. Это может произойти где угодно, в самых неожиданных местах. Пока я исследую этажи — извилистые коридоры и многочисленные кабинеты, она ищет место, где сможет спокойно поспать, не боясь, что ее найдут, накачают морфлингом и вернут в палату.