Игра на жизнь (СИ)

Да, несмотря ни на что, Карла была счастлива: с раннего детства она знала, что это не её семья, что Мерф ей не брат, и что мать никогда не носила её под сердцем; что её, когда ей было не больше года, кто-то просто пронес по городу, следуя за стрелкой на маленькой ручке.

Но в то же время, она была любима, согрета, и жила так, как ей хотелось. Занималась тем, к чему её тянуло; болтала с Мерфом до поздней ночи, училась, знакомилась с новыми людьми, которые были ей интересны – а интересны ей были практически все. Конечно, её детский восторг от жизни скоро утих, и Карла стала более сдержанной, но её яркие глаза не угасали будто бы даже на те часы, что она спала – даже рано утром, даже если ей предстоял насыщенный день, юная наследница рода Найтсмит была бодра. Может быть, таким «шрамом» в её сердце осталась прежняя жизнь.

А может, ей просто было легче от того, что второго имени, как того требовали традиции многих родов, ей не дали. Решили – выберет сама, когда повзрослеет. Может, к тому времени объявятся её настоящие родители – или же они, перетряхивая тысячный раз те пелёнки, в которых девочку подкинули к крыльцу, вдруг найдут особый знак, указывающий на её имя. Настоящее второе имя.

Но когда-нибудь всему должен прийти конец: и спокойствию, и вере в лучшее, и уюту. Когда-нибудь по мировоззрению должна пройти трещина от удара тяжёлым молотом реальности, и хуже всего – если этот молот возьмут в руки сами близкие. Коллективный замах – нет, не молотом, а топором, - и общий удар. Тяжёлый, отсекающий голову – но не совсем. И не сразу.

Где-то на небе, если там существует такая особая контора, отвечающая за этот мир, шептали большие начальники, влюблённые в свет глаз этой девчушки, что носила необыкновенно тяжёлую для своих плеч фамилию: «пускай насладится своей возможностью, пускай, вдруг другого шанса не будет», - а потом они стыдливо затихали, пряча глаза, как некогда это делала королева Лерия.

***

Солнечные лучи не хотели будить Карлу. Они лениво скользили по подушке, но в этой лени угадывалась растерянность и некоторое… напряжение. Словно лучи были живыми и умели переживать за человека, чей сон собирались потревожить, и чьи видения собирались нарушить.

Но утро вступало в свои права, и на смену робким лучикам пришли сильные, яркие лучи – и вот они-то и ударили со всей силы в глаза спящей девочки, находящейся в том самом возрасте, когда к ней всё чаще начинают обращаться иначе – «девушка».

Шестнадцатилетняя Карла Найтсмит приподняла веки и сонно улыбнулась, глядя в потолок. Она находилась в этом самом приятном утреннем состоянии спора с солнцем – чья сегодня очередь светить. Когда она была младше, то даже рассказала об этой своей фантазии брату – тот рассмеялся, и с тех пор каждый раз спрашивал, когда Карла просыпалась: кто же победил сегодня, солнце или она?

Улыбка Карлы стала шире при воспоминании о том, как серьёзно она говорила в пасмурные дни о том, что солнце слишком устало и отлынивает от работы, а потому светить придётся именно ей.

Она сползала с кровати, продолжая слушать собственные мысли. Ей нравилось то, как звучал голос – будто бы кого-то баюкал, но стоило ей встрепенуться, встретить человека, заговорить - и оказывалось, что голос просто наполнял её бодростью. Её душа как будто умела засыпать в какие-то моменты, создавая тот самый баланс между ровным горением свечи счастья и восстановлением собственных сил.

Утро было любимым временем дня для Карлы. Она любила вставать, заправлять свою уютную кровать, ступать по мягкому ковру в душ, слушая то убаюкивающие, то будоражащие воображение мысли. Любила спускаться после душа вниз, в столовую, и встречать там тех людей, благодаря которым узнала, что такое семья.

Быть может, это было неправильно, не так, как должно было бы быть, но слова «мама» и «папа» вошли в лексикон Карлы также просто, как мысль о том, что Мерф – её брат, была принята сердцем. Все истории с метками девочку пока не волновали – она была счастлива жить нынешним днём, и если мысли о будущем всё же посещали её, Карла делала простой и гениальный вывод: когда-нибудь что-то изменится.

Хотя бы и завтра. Но надо уметь жить в том моменте, который дарит тебе очередной удар сердца и новый вдох. Иначе так можно и с ума сойти, думая сразу обо всём и мучаясь сотнями проблем, что подобны вампирам – тем, что однажды почувствуют твою беззащитность, поймут, что существует слово «вседозволенность», и отныне вряд ли отпустят тебя. Они закусают. Забьют. Выпьют до дна.

Не кормить же их, верно? Нет смысла помогать тому, кто пытается уничтожить тебя изнутри, уверяя, что находится снаружи. А проблемы и проблемки – это те ещё кровососы. Душа – или что там, вместо неё? – она ведь тоже имеет какую-то оболочку. Какой-то ресурс, из которого состоит – назовём это моральной кровью. И если твоя моральная кровь кончится, может случиться что-то очень и очень плохое. А этого допускать нельзя.