Игра по-крупному

Игорь имел обыкновение разнообразить рецептуру бомжовского супа парой свежих картофелин, нарезанных кубиками, а также кусочками колбасы, брошенными в кастрюлю за несколько минут до готовности.

Но сегодня колбаса отсутствовала, и рецептура оставалась близкой к ГОСТу. Репчатый лук, мелко иссеченный на доске, и молотый красный перец, пылинки которого багровели в супе, делали блюдо вполне аппетитным; вполне.

Что касается питания вообще, тут Фирсов не был привередой. Нет, любил, конечно, любил поесть вкусно и смачно, но в молодые бесшабашные годы, да и позднее привык к контрастам и не огорчался им: вечером -- цыплята табака, шашлыки по-карски, маринованная минога (в пречудном ресторане Дома архитектора, напротив юношеского гнезда Владимира Владимировича Набокова), утром -- рубль восемьдесят в кармане и бутылка скисшего молока в холодильнике. В такие дни на свет божий извлекались банки с крупами, запасенными впрок, приносилось из кладовки ведро с солонушками, квашеная капуста, сдавалась посуда, покупалась картошка, хлеб, лук, чай и осада коварного безденежья выдерживалась с честью.

Запасам провианта Игорь придавал первостепенное значение -- очень скоро он убедился, что его холостяцкая комната неподалеку от метро притягивает к себе гостей самого разного толка и повадок, а собственная беспечность к деньгам и бесхитростное желание не оставаться перед кем бы то ни было в долгу ("Ничего, я добавлю, у меня есть еще десятка", "Мужики, вот последний рубль, дайте только пяточок на метро") частенько ввергают его в ситуацию кризисную и малосимпатичную. Пустые бутылки и вчерашние обещания компании немедля залатать пробоину в бюджете, выломанную совместными усилиями, не обладали поутру реальной возможностью накормить завтраком или переместить владельца комнаты в другой конец города. Сдача же двенадцати- и семнадцатикопеечных бутылок требовала времени и известной сноровки; сокурсники, а позднее сотрудники при встрече отводили глаза: "Старик, я с тобой потом рассчитаюсь. Сейчас у меня ноль. Сколько я тебе должен, ты там прикинь..."

В преддверии неизбежных при холостой жизни стенотрясений Игорь начинал продуктовые заготовления еще в августе. Солил грибы; если удавалось, то и мариновал десяток баночек. Что может быть лучше картошечки с грибами?.. Сушил на даче или дома, над газовой плитой, подберезовики и моховики -- немного перловки, картошки, и суп готов. Покупал несколько кочнов красной капусты, резал их на четыре части и, отправив в банки, заливал горячим маринадом. С картошкой -- милое дело. То же и свекла в трехлитровых баллонах: хочешь -- с майонезом, хочешь -- без оного. Вкусно. Полезно. Прожить можно. Два эмалированных ведра с квашеной капустой зимовали в холодной комнатке с окнами на черный ход -- там некогда жила прислуга, но с послереволюционных времен, когда стал явью дерзкий лозунг. "Кто был никем, тот станет всем", -- хранились припасы всей квартиры. Пробовал мариновать и сладкие болгарские перцы, но оказалось накладно и не к делу: перцы как бесспорная закуска выметались под любого цвета напитки еще до Ноябрьских, и Фирсов не имел житейской хитрости придержать их в чулане и не выставить на стол.

Тяжелая кулинарная книга с эпиграфом генералиссимуса и красной шелковистой ленточкой закладки сослужила Игорю добрую службу: по ней он творил маринады и соления, в ней черпал вдохновение при изготовлении еженедельных обедов и ужинов. Соусы, приправы, подливки и добавления, придававшие блеск даже простоватой пшенной каше, Игорь любил. "Вот кому-то муж достанется, -- комплиментировала от плиты сорокалетняя соседка Галя. -- Вам бы, Игорь, еще чуток образумиться, и я бы первая за вас дочку посватала. Зачем вам эти компании? Мой за ними, убирай... Не понимаю. Ведь вы такой чистюля, а они придут -- только насвинячат..."

-- Мы шумно себя вели? -- смущенно интересовался Игорь.

-- Да нет, стены -- слава богу, я просто... Наблюдаю за вами не первый год.

-- Жениться надо, жениться, -- вставляла тетя Катя, сморщенная как сушеный гриб, но быстрая и речистая. -- Третий десяток мужчине пошел, хозяйка нужна. Пропадете один-то...

Бывало, в стенку стучали с лестничной площадки чем-нибудь металлическим, и Игорь шел открывать. Входили тихо, безвестно для соседей, но, войдя и раздевшись, вольны были гомонить сколько угодно: тяжелая дверь с бронзовой ручкой, обитая с внешней стороны поролоном и кожей, а с внутренней -- забранная тонкими листами пенопласта и пластиком, закупоривала комнату, как отсек в подводной лодке. Тетя Катя с заколкой в руках исстоялась, бедная, под глухой этой дверью в надежде уловить хоть словечко во время самых громкоголосых дебатов; но тщетно: голоса слышны, а слов не разобрать. И стоять опасно -- не учуять шагов, приближающихся к двери, мечись как дура, делай вид, что шла мимо и обронила заколку, добро хоть дверь вовнутрь открывается, а то зашибли бы проказники вольным распахом, отлетела бы старушка пушинкой к стене коридора, пискнуть не успев.