Игра по-крупному

Истинную причину развода Игорь хранил от всех в тайне. Соседи деликатно молчали, лишь тетя Катя, сделав озабоченное лицо, поинтересовалась однажды на кухне: "Что-то Ирочки давно не видно -- не больна ли?" - "Она у родителей", -- отрезал Игорь. Сокурсники, которых не было на тихой домашней свадьбе, сочли всю историю с недолгим ношением обручального кольца попросту блефом. Штамп в паспорте, за ликвидацию которого требовалось заплатить тридцатку, Игорь изводить не спешил -- не мешает, жениться он пока не собирается, пусть будет.

Фирсов любил сентябрь -- высокое голубое небо, золото листьев, солнечные блики на Неве, от которых больно глазам и на которые тянет смотреть, набережные, кажущиеся после летней туристской толчеи пустынными, еще зеленая трава газонов, тугие удары по теннисному мячу на кортах Михайловского садика, близ обвязанного строительными лесами Спаса-на-Крови. А хоть бы и дождь -- надеть плащ, ботинки на толстой подошве, раскрыть зонт, и -- иди с поднятым воротником по опустевшим улицам, ступая меж луж и держась подалее от брызгливых автомобилей, сворачивай в переулки, где воздух кажется густым и плотным, иди дальше и дальше, пока не набредешь на улочку с совсем незнакомым названием или не упрешься в неведомую тебе узенькую протоку, вода в которой кажется зеленой от зажавших ее покатых берегов, поброди там средь невысоких домишек, постой -- куда спешить? -- подыши влажным воздухом, послушай, как плюхаются в воду капли дождя (для этого надо спуститься по скользкой траве и сложить-на минуту зонт) и выбирайся обратно к дому, испытывая легкое беспокойство путника, чуть сбившегося с пути.

Ему нравилось, как шуршат сухие листья в аллеях парка Ленина, близ памятника "Стерегущему", и он шел этим старым парком вдоль Кировского проспекта, заходил в Петропавловку послушать дилиньканье курантов, добредал до Марсова поля, но обходил его стороной, по Халтурина и, если случалась недлинная очередь возле подвального магазинчика за арбузами, стоял в ней, указывал расторопному тюремщику-продавцу, какого полосатого арестанта освободить из решетчатой клети, платил за него выкуп и нес домой. Брал дешевый венгерский рислинг или болгарский "Слънчев бряг", а то и пузатую бутылку "Гьмзы" в пластмассовой оплетке -- пил, закусывал арбузом, смотрел недолго в телевизор, ставил на проигрыватель пластинку, снова наливал, пил... И как назло, все знакомые словно поумирали, никто не стучал в стенку и не звонил по телефону.

Хаживал в Эрмитаж и Русский, пытался читать Монтеня, Стругацких, переписку Сталина с Рузвельтом и Черчиллем, но на втором десятке страниц чтение клинилось -- книга втискивалась в свою щель на стеллаже, и Игорь, опершись о подоконник, смотрел в окно; начал было готовить маринады, но бросил, не в силах переносить осторожную тишину, рождавшуюся на кухне с его появлением.

Комната угнетала.

Отсутствие неотложных дел, планов, установленных сроков, которые нельзя сорвать, обещаний, которые нельзя не выполнить, -- всего того, к чему Игорь привык в институте, создавало пустоту и изводило душу еще больше. Преддипломная практика на заводе "Цветметобработка" оказалась барахлом, а не практикой. Сизоносый руководитель из отдела главного энергетика с первых дней дал понять, что чем реже он будет видеть своего практиканта, тем лучше. Игорь все понял и появлялся на заводе раз в неделю.

Деньги, оставленные матерью, подходили к концу. На заветной книжке, которую Игорь рассматривал как неприкосновенный запас, оставалась сотня. Последний раз он снимал деньги на свадьбу -- шестьдесят рублей кольца, сто рублей костюм, шампанское, такси, цветы, часики с гравировкой -- невесте. Ему не хотелось с первых дней быть обязанным теще, которая в шутку назвала его сиротинушкой и планировала свадебное торжество в ресторане. Нет! Только дома. Не взял денег и у сестры. Василий вообще остался в неведении относительно житейских метаморфоз младшего брата -- Игорь не видел смысла в его приезде.