Игра с незнакомцем. Сборник рассказов

Через день А. М. уезжает. Далеко, надолго. «Поеду, проведаю родину свою… сестру, подруг всех, знакомых…» – так она объясняет. Но о двоих, чтобы новое что-то, чтобы – «мы», чтобы – «о нас», – сказать нельзя. Общение между – совсем стало стеклышком, да еще и с рваными краями. На следующий день и обрезались. И не знаю из-за чего… черт знает из-за чего… из-за Луны, может быть!.. «Мать уехала, чтобы мы с тобой помирились!» – «А мы и не ссорились». И правда: некому было ссориться. Ни ее не было, ни меня. «Я тебе…» – «Знаю: все самое дорогое и лучшее». – «Ты…» – «Да, я тебя ни разу и не почувствовал по-настоящему!» – «Мы…» – «Кстати… – Выставлена поясняющая стоп-ладонь. – Я тебе в любви не признавался». Глубокий порез. Она растерялась, а когда начала говорить, то все это было вариантами одного и того же: «Ты всегда был никто и ничто… Ты никогда не был самим собой… Самим собой ты никогда не был… Ты никогда не был… Ты – был… Ты – никогда… Ты… Ты мне жизнь испортил!» Вот как? «Знаешь, есть бабы получше тебя». Это уже глубокая рана.

Я не взглянул на нее после. Отвернулся в сторону и ждал; секунды ей были даны на то, чтобы подтвердить реальность произнесения мною этих слов и соответствовать себе – четким, гневным движением завершить сцену. Но пощечины не последовало. Она быстро собралась, и десяти минут не прошло, как ее не стало дома. К подруге ушла, куда же еще. Вместе на лекции будут ездить.

Еще день минул, и вот вечер – не тоскливый, просто никакой. Плотность музыки, мерно бьющейся в колонках, – порция жизни, выдаваемой на дом, и ее пауза, телефонный звонок, знакомый голос Б. Б. – во весь объем, сразу забивая трубку, вспучивая шнур, словно сорвавшись со столичных высей. «Привет!.. Узнал? Нет?!.. Да, вот приехал… еще вчера… вспомнить былое… Как тут жизнь провинциальная?» – «Луна». – «Что?» – «Мечты одни». – «Подруг твоя как… не надоела?» – «Она ушла». – «За хлебом?» – «Нет, насовсем». – «О-о! У вас там не трагедия случайно?» – «Нет!» – «Ты не злись… Сейчас приеду. Жди». Его появление заключило меня в быстрый и легкий круг возобновленных отношений, принесло с собой тающие снежинки на шубе, воодушевленный улицей напор, прежний смех, попутные предложения и две бутылки водки. Решающее предложение возникло где-то через час, когда комнатная атмосфера, озабоченная опорожняемостью первой бутылки, дубинным гнетом музыки, теплотою лиц, подбирающимся к вспышке трением слов о какую-то слабо запрятанную ось разлада, сгустилась до выяснения причин того, что же все-таки у меня тут случилось. «… И я ей наговорил всякого. Вот как…» – «И напрасно. Понимаешь, с женщинами надо разговаривать на их языке, так же, как с птицами на птичьем и т. д. Но с каждым разом это все меньше хочется делать, потому что не родной все же язык. Лучше с ними не говорить, а отвечать им, не думая, то, что они хотят… Под разговором я понимаю беседу, равную нашей и нам равную… Вот есть понятия – «простой человек», «настоящий мужчина»… «Настоящего мужчину» придумали неудовлетворенные женщины, запомни… В твоей – есть прищепка, ты ее не отжал… И еще запомни, каждое твое серьезное слово будет расценено как жалоба, а это не нравится, они рассчитывали на первенство в этом вопросе, опору искали – плечо сильное, мужское, – а тут то же, что у них, да и то как-то не так… даже и здесь обида… Глупая раздражает, а умная… а умных не бывает, это извращение, насилие над женским началом, пародия на мужской ум… Они же хотят из тебя сначала молодого оленя сделать, а потом, чтобы ты рогами за потолок задевал… Не надо к ним серьезно относиться, серьезным ты можешь быть со мной. С ними надо шутить и спать. Именно, не с одной, – с ними. В этом полнота жизни… А ты – «как на Луне живешь», – он сжал мою руку. Только сейчас я заметил, как крепко он держит мою руку. Луна за окном была похожа на перезрелую невесту. «Хватит невеститься, – подумал я. – Бред… пьяный бред… мы оба пьяны и соскальзываем с поверхности… лунной, что ли?» И вот случай и тон: слова его о Луне, он почувствовал что-то, буква первая в слове – большой была, это несомненно. Скольжение усиливалось; мы были в обнимку с разговором, с идеей, увлекались и катились, цепляясь вялым захватом в неверном пространстве комнаты за обстановку, за сигаретный дымок… Голос Б. Б. становился увереннее, я ломался на теме: женский вариант замаячил, в нем мы стали чем-то одним – драконье единение с общим тяжким дыханием, и далее: голова его, речь тоже, сердце мое и слух мой, ноги мои – руки его. Они меня и направляли, вталкивали в уяснение превосходящих мужских качеств, и тут возникал следующий пункт: обогащение их и обновление, проверка теории банальной практикой, той знакомой, что у него имеется, можно прямо сейчас и поехать, одна, пищит от одиночества, мужика ей надо, хоть, говорит, слесаря приведи какого-нибудь, придем туда, так и спросишь: слесаря вызывали? У вас, говорят, подтекает… Б. Б. подмигнул мне – глаза были тоже его, они уже были там, осматривались, шарили, переводили туда и меня – хвост подтягивали.