Игра (СИ)

У него странный голос. Словно он боится услышать ответ. Не отрывая лица, Гарри молча мотает головой.

— Тогда что? — или Гарри кажется, или в малфоевском голосе действительно слышится облегчение.

— Я не знаю, за что это мне. Ты. И она, — Гарри отвечает несвязно, к тому же куда-то в колени, но Малфой все равно слышит его.

Его теплая ладонь на спине ощущается даже сквозь мантию.

— Поттер… Гарри… не надо. Ну, хочешь, я тебя отпущу? Не будет помолвки…

Гарри мотает головой. Он не готов от него отказаться. Пусть даже так.

— Ты уверен?

Невесомые прикосновения пальцев к волосам, к щеке, к шее. Гарри замирает, боясь все это спугнуть.

— Поттер, — тихо шепчет он в самое ухо. — Я прошу тебя. Дай мне шанс. Давай хотя бы попробуем. Вдруг ты все-таки сможешь…

Гарри поднимает на него усталый, непонимающий взгляд:

— Смогу что?

— Жить со мной.

Наверняка, вид у Гарри сейчас безумный и встрепанный. Но вид у Малфоя не лучше. Куда подевался холеный, надменный невыразимец, достающий его по сто раз на дню? Сейчас Малфой непривычно растерян, почти что испуган, и Гарри так удивляется такому Малфою, что неожиданно для себя говорит:

— Ничего у нас с тобой не получится.

В серых глазах поднимается боль. Боль, которой и названия нет, и на которую даже Гарри, почти привыкшему видеть страдания, невыносимо смотреть. Поэтому он все еще говорит, хотя ему давно бы уже пора замолчать:

— Ничего не получится, Драко. Потому что я люблю тебя. А ты меня нет.

Малфой замирает.

— Что значит “люблю”? — словно по мановению палочки боль в серых глазах исчезает, и он смотрит на Гарри так, словно готов заавадить его, если Гарри сейчас замолчит.

Гарри пожимает плечами. Терять ему нечего — он и так уже сказал гораздо больше, чем нужно.

— То и значит. Как будто не знал. Давно уже. С самой школы.

Кожа у Малфоя внезапно идет пунцовыми яркими пятнами — щеки, скулы и даже открытая шея. Он внезапно толкает Гарри в плечо и, краснея еще больше, орет:

— Откуда я мог это знать, ты, тупица?!

Теперь приходит очередь Гарри закатывать к небу глаза.

— Ты всегда и всё про меня знаешь.

Гарри в этом совершенно уверен. С тех пор, как Малфой подался в невыразимцы, тот знает про Гарри всю подноготную, даже то, чего пока еще нет.

— Поттер, ты совсем идиот? — теперь Малфой говорит это тихо, но так, что уж лучше б кричал. Словно каждое новое слово колет его в самую грудь. — Нет, не идиот. Ты придурок! Дебил! Гриффиндорская сволочь! Я же всю свою жизнь ради тебя, дурака… Исковеркал. Перекроил. Лишь бы быть рядом с тобой. А ты… Весь такой правильный “не-подходите-ко-мне-я-натурал”, в глаза мне вечно тыкал своей Дженевьевой.

— Джиневрой, — Гарри слишком растерян, чтобы додуматься промолчать.

— Знаешь, Поттер, лучше сейчас меня не беси!

От ярости Малфой дышит натужно и хрипло, а его приоткрытые губы маячат у Гарри прямо напротив лица. Слишком близко. Слишком желанно. До дрожи.

Хороший аврор всегда принимает решения на инстинктах, — иначе не выжить. Поэтому Гарри толком не понимает, как успевает прижаться к этим губам. Не понимает, зачем так исступленно толкается внутрь языком, пытаясь их немного раздвинуть, и зачем, обезумев, тянет Малфоя за шею к себе. А меньше всего понимает, почему Малфой так охотно поддается ему, подается вперед и вжимается, влипает в него грудью и бедрами, разжигая внутри настоящий пожар. А еще отвечает. Отвечает не только губами — всем телом — так, что Гарри за одно только это готов умереть.

Если бы Гарри спросили сейчас “у тебя с кем-нибудь было?”, он бы уверенно выкрикнул “нет”. Потому что подобного — никогда. Когда каждый нерв звенит незнакомой струной, а в ушах — барабанные дроби.

Жадность и жажда — два ненасытных, всепоглощающих чувства — готовы сожрать его изнутри. С каждой секундой его прошлое тает, уходит в небытие, оставляя в памяти только его. Руки, губы и тело. Весь мир исчезает за пределами малфоевских губ и глаз, чуть дрожащих уверенных пальцев, прерывистого дыхания и светлых волос. Если и есть в этой жизни хоть какое-то счастье, то всё оно здесь, рядом с ним. Плечи, кисти, лицо. Поджарый живот. Гарри хочется дотронуться до всего, до чего он только позволит. Малфой тихо стонет. И позволяет. Позволяет так много, что Гарри просто не верит. Ни себе, ни ему. И только и может, что гладить и трогать гладкую кожу, беззастенчиво вторгаясь в тепло. Желанный. До одури. До полной потери себя.

Его безумие прерывает то ли всхлип, то ли стон.

— Поттер, придурок, что ж ты творишь? Я же так кончу.

Это тоже откуда-то из нового мира. Магия. Волшебство.

— Кончай. Я хочу, — свой хриплый голос невозможно узнать. — Слышишь, Малфой? Я… очень… сильно… хочу… Кончай. Для меня. Слышишь, Драко?

Последний мучительный стон, и теплые вязкие капли начинают выстреливать вверх, оседать на груди, на руках, даже на шее. Гарри хочется их собрать языком.

Малфой тяжело дышит, уткнувшись в шею губами. И Гарри отчетливо понимает, сколько раз теперь ни кончай, с ним всегда будет мало. Слишком мало его.