Игра (СИ)

Яркое чувство, запаянное в душе когда-то давно, обезумев, рвется на волю, и Гарри осознает, что теперь он навеки в плену. В плену у Малфоя. Это сладко и страшно. Поэтому Гарри молчит. И тот тоже молчит, только словно случайно трогает шею губами, и от этого Гарри щекотно и нежно. И почему-то хочется петь.

Совсем обессилев, Малфой доверчиво укладывается щекой ему на плечо и, кажется, даже зевает. Подобное чувство у Гарри вызывали только щенки. Когда хочется то ли зацеловать до безумия, то ли намертво стиснуть и не отпускать.

— Омут завтра в нашем отделе возьмешь, — Малфой снова уютно зевает.

— Какой еще омут? — Гарри бездумно запускает пальцы в светлые волосы, не веря, что теперь все это счастье — его.

Малфой еще крепче обвивает его шею руками и трется о щеку щекой.

— Который мы забрали у Томаса. Надо было кое-что посмотреть.

Гарри растерянно замирает, пытаясь хоть что-то понять.

— Забрали?

— Вчера. Наш отдел. Вернуть ему не забудь, — Малфой снова пытается уложить голову ему на плечо.

— А портсигар вам зачем?.. — вопрос вылетает по-аврорски, на автомате.

— Чтобы вы не доперли, что это наши дела. Там же возьмешь и вернешь. Порадуешь Томаса, заодно отчитаешься о раскрытии дела, — он поудобнее умащивается на его плече головой.

Малфоевские бока такие тощие, что отодвинуть его от себя проще простого. И держать почти на весу, раздраженно заглядывая в расслабленное лицо:

— Так это все вы?

Малфой устало и нежно глядит на него.

— Поттер, ну, ты еще не наигрался в аврора? Пойдем лучше в кровать. Холодно на полу.

Вид у него настолько лениво-наивный, что Гарри неожиданно накрывает опасная правда:

— А пудру. Ему. Тоже вы?

Зачем спрашивать, если он и так уже знает ответ?

Малфой равнодушно пожимает плечом.

— Должен же был тебе кто-то открыть на это глаза. Почему бы не я?

— Почему бы не ты… — эхом повторяет Гарри, даже не пытаясь его скинуть с себя. И добавляет почти без эмоций: — Ты хоть понимаешь, что всю жизнь мне сломал?

— Уверен? — Малфой отшатывается и, прищурившись, глядит на него. Глаза закрывает лохматая светлая челка, белая рубашка свисает с оголенных плечей. И то, что Гарри опять его до одури хочет, только усиливает его праведный гнев.

— Так это неправда про Джинни? Это подстава?

Малфой напрягается, мгновенно становясь скотиной-Малфоем.

— Подстава? — его лицо искажает злая гримаса, которой Гарри невольно пугается. Слишком сильный контраст между его недавней расслабленной нежностью и тем, что он видит сейчас. — Значит, вот, как ты думаешь обо мне? Ну так беги, утешай ее, Потти. Она тебя уже заждалась! Мне же ты все равно никогда не поверишь.

Малфой рывком поднимается с места и, не глядя на Гарри, поспешно начинает приводить в порядок одежду, а Гарри хватается за свой старый шрам. Как он может поверить ему, если Малфой всю жизнь был врагом? Враг и теперь.

Движения у Малфоя резкие, почти некрасивые, но Гарри все равно не может не смотреть на него. Не может его не хотеть. Но он же опять обманул его. Обманул?

Гарри внезапно вспоминает виноватые лица Дина и Рона, и до него вдруг доходит безыскусная правда, о которой он попытался забыть. Он просто трусливый аврор, готовый поверить любому, лишь бы только не верить ему. Потому что только Малфой, один в целом мире, способен разбить ему сердце, так что обратно его уже ни за что не собрать. Даже осколков не будет.

— Я тебе верю. Прости.

От этих глухих слов Малфой замирает, не успев застегнуть пуговицу до конца.

— Я верю тебе, слышишь, Малфой? — Гарри почти кричит, потому что это очень больно — открывать свое сердце. — Я не верю ей. Я верю тебе. Только очень прошу. Никогда мне не ври. Потому что я… Я не смогу. Тебя не смогу, — последние слова Гарри уже почти шепчет. Потому что не может сказать этого вслух. “Не смогу тебя потерять”.

Но Малфой словно понимает это без слов. Молча опускается рядом. Говорит тихо, глядя куда-то в сторону, отчего кажется, что это все-таки правда:

— А я никогда и не мог. И теперь не смогу. Но… Тебе выбирать.

Гарри впервые видит, как он волнуется. Как ему страшно. Как под всеми холодными, надменными масками проступает тонкая, настоящая кожа. Беззащитная, нежная. Как напряженно ходит кадык, и бьется синяя венка рядом со светлым виском.

И чтобы ее успокоить, Гарри осторожно гладит пальцами бешеный пульс. А потом прижимает губами, и Малфой голодно подается к нему. Как он еще может бояться, кретин? Какой вообще может быть теперь выбор?

Малфой замирает в его объятиях, и Гарри готов просидеть так весь день. Но есть еще одна вещь, которую он зачем-то хочет узнать.

— Почему ты мне сразу не вылечил голову?

Малфой, чуть отстранившись, недоверчиво глядит на него и недоуменно пожимает плечом:

— Чтобы ты опомнился, забрал свое предложение и снова ушел к своей зебре? Когда я мечтал о тебе всю свою жизнь? Я что, по-твоему, идиот?

В его в затылок бьет солнечный луч, высвечивая тонкие пряди, и от этого весь Малфой светится, словно серебряный. Он и правда похож… Больше не в силах этого выдержать, Гарри снова тянет его на себя и быстро шепчет, касаясь губами серебристых желанных волос: