— Терпеть не могу таких поручений! — с чувством сказала лохматая Гермиона, и он неожиданно рассмеялся:
— Вот теперь я тебя узнаю!
Его подруга смущенно усмехнулась и неловко опустила глаза.
— Мы все изменились после войны. Ты не находишь?
Гарри пожал плечами:
— Ну, не так уж и сильно.
— Но ведь ты… больше не любишь ее, — Гермиона вскинула на него неуверенный взгляд, и Гарри ответил ей так же тихо — так тихо, что Матильде пришлось подобраться поближе, чтобы лучше расслышать:
— Как и тогда. Я ошибся с ней, понимаешь? Просто ошибся. А теперь не знаю, как ей это все объяснить, — он стиснул кулак. — Я ведь ей об этом сказал. Что больше ничего не хочу. Но она считает, что мы с ней просто поссорились. И теперь должны помириться.
— Ну а ты… точно не хочешь?
Лохматый Гарри тоскливо взглянул на нее и снова взъерошил и без того лохматые волосы.
— Ты же все знаешь.
— Что, до сих пор?
Тот молча пожал плечами и сунул руки в карманы, а его тоскливый взгляд, полный горечи, послужил самым лучшим ответом.
Любому человеку со стороны был совсем бы непонятен их диалог, но так вышло, что именно мышь была в курсе происходящего. Только она знала, что когда-то давно — целую вечность назад — ее лохматый спаситель сходил с ума по одному белобрысому парню. Совершенно точно сходил. Ну а как еще можно назвать то, что он таскался за белобрысым целыми днями или следил за его точкой на вкусно пахнущей пергаментной карте, от которой Матильде так и не удалось отгрызть ни куска? Лежал ночью в постели, смотрел, не отрывая глаз, и вздыхал. Так ведут себя все влюбленные, уж Матильда-то была в этом уверена. Понасмотрелась на своем мышином веку.
Не сказать, что белобрысый был ей симпатичен — его черный глазастый филин был редкостный гад, — но глаза у белобрысого были что надо — глубокого серого цвета, такого же красивого, как мышиная шкурка. Поэтому то, что лохматый Гарри так откровенно сходил по нему с ума, Матильду ни капельки не удивляло. Скорее, она поражалась тому, что Гарри не пытается с ним объясниться, ведь было так очевидно, что белобрысый тоже откровенно им увлечен. По крайней мере, это было видно Матильде. Белобрысый постоянно смотрел на спасителя Гарри больными глазами, когда тот не видел.
Но Гарри почему-то только вздыхал и томился, поэтому верная принципу делать своему спасителю хорошо, Матильда однажды выкрала у белобрысого его самое красивое колдо и притащила его в гриффиндорскую спальню. Дождавшись, пока Гарри будет один, она словно невзначай устроилась рядом с ножкой его кровати и принялась деловито грызть у колдографии уголок.
— Ты что это тут уронила? — Гарри задумчиво поднял с пола незнакомое колдо, бросил на него рассеянный взгляд и неожиданно замер, уставившись на него. Белобрысый на колдографии улыбался ему, а Гарри смотрел и смотрел — так, словно не мог на него наглядеться.
— Где ты это взяла? — Гарри бросил на мышь недоверчивый взгляд, но Матильда, как обычно, прикинулась глухой и тупой: никто не ждет смышлености от домашних мышей. — Потом выброшу, — еще больше смутившись, Гарри снова взглянул на мышь и быстро сунул колдо в учебник по Зельям.
Потом он внезапно почему-то начал встречаться с рыжей, и Матильда не могла понять, при чем тут она, если колдография белобрысого так и лежала в учебнике, а сам белобрысый бросал на лохматого такие ненавидящие, убитые взгляды, что даже у Матильды щемило в груди.
— …Гарри, он же с Асторией, — тихо сказала лохматая Гермиона, и Матильда подобралась к ним поближе, чтобы лучше расслышать.
— Мне все равно, — лохматый нахмурился. — Пожалуйста, давай больше не будем об этом.
Лохматая Гермиона вздохнула, и Матильда тихо вздохнула следом за ней. Почему люди так любят все усложнять?
И вот теперь, несмотря на всю свою славу, национальный герой и Спаситель мышей был почти все время один, и Матильда считала своим святым долгом присматривать за грустным героем. Особенно, когда его после занятий оставлял крючконосый профессор. Тогда Гарри расстраивался особенно сильно, и Матильде было жалко его буквально до слез.
Вот и сегодня в кабинете Зельеварения никого не осталось, только лохматый Гарри все еще возился, оттирая черный котел, а Матильда в знак поддержки сидела под соседним столом, чтобы Гарри знал, что он не один. Она уже почти официально считала себя мышью героя.
Неожиданно скрипнула дверь, и белобрысый вошел в кабинет.
— Поттер, ты здесь не видел мое перо?
— Нет, — лохматый даже не поднял головы от котла, несмотря на то, что его спина напряглась.
И Матильде было досадно, что Гарри не видит того, что ей было видно даже из-за ножки стола: как подошедший к нему белобрысый смотрит и смотрит на него долгим и горьким взглядом.
— А тебя профессор снова оставил за тупость? — в голосе белобрысого была едкая злость, которой в его глазах не было и в помине — серые глаза цвета красивой мышиной шкурки смотрели на Гарри жадно, словно пытаясь вобрать целиком.