Талита и Травелер столько рассказывали обо всяких сумасшедших, знаменитых и безвестных, что Феррагуто решился-таки купить клинику, а цирк с котом и всем прочим уступить некоему Суаресу Мелиану. Им казалось, особенно Талите, что сменить цирк на больницу — это что-то вроде шага вперед, хотя особенных причин для подобного оптимизма Травелер не видел. Надеясь, что со временем им это станет яснее, они то и дело высовывались из окна или, стоя на пороге комнаты, возбужденно обменивались впечатлениями с сеньорой де Гутуссо, доном Бунче, доном Креспо и даже с Хекрептен, если та была поблизости. Плохо то, что как раз в те дни много говорилось о революции, о том, что Кампо-де-Майо вот-вот поднимет мятеж,[529]
и людям это казалось более важным, чем приобретение клиники на улице Трельес. В конце концов Талита и Травелер решили получить хоть какое-то представление о новом деле с помощью учебника по психиатрии. Но они по-прежнему приходили в возбуждение от любой ерунды, и в утиный день, неизвестно почему, разгорались такие жаркие споры, что Сто-Песо просто бесновался в своей клетке, а дон Креспо при появлении в поле его зрения любого знакомого лица выразительно крутил пальцем у виска. В такие дни густые тучи перьев вылетали из кухонного окна, двери хлопали, в воздухе повисало скрытое и непримиримое противостояние, которое ослабевало только к обеду, и это был тот случай, когда утка съедалась вся, до последнего кусочка поджаристой кожицы.Когда подходило время для кофе с рюмочкой «Марипосы» и наступало тихое умиротворение, их тянуло к серьезным книгам, и тогда они прочитывали немыслимое количество эзотерических журналов, а также к космологическим сокровищам, усвоение которых они считали для себя необходимым в преддверии новой жизни. О психах говорили много, так много, что оба, и Травелер и Оливейра, снизошли до того, что вытащили по пачке старых вырезок из газет и явили миру кое-что из своей коллекции любопытных фактов, которую они вместе начали в то время, когда набегами посещали некий ныне давно забытый факультет, и которую затем продолжали собирать, каждый по отдельности. Изучение этих документов помогало им скоротать послеобеденное время, а Талита завоевала себе право участвовать во всем этом благодаря нескольким номерам «Реновиго» (Революционная билингвистическая газета), мексиканское издание на «испамериканском» языке издательства «Люмен», в котором с потрясающим успехом сотрудничала целая куча сумасшедших. От Феррагуто новости поступали постольку-поскольку, так как цирк был уже практически в руках Суареса Мелиана, а клинику им вроде должны были передать где-то в середине марта. Раз или два Феррагуто появился в цирке — посмотреть считающего кота, разлука с которым, совершенно очевидно, давалась ему тяжело, и каждый раз он говорил о грядущей великой сделке и об ог-ром-ной-от-вет-ствен-нос-ти, которая им всем падет на плечи (вздох). В общем, уже было решено, что Талита будет заведовать аптекой, и бедняжка страшно нервничала, просматривая свои записи тех времен, когда она изучала всякие притирания. Оливейра и Травелер потешались над ней вовсю, но когда они пришли в цирк, то оба загрустили и смотрели на публику и на кота так, будто цирк стал для них непередаваемо чужим и далеким.
— Тут куда больше сумасшедших, — говорил Травелер. — Даже не сравнить, че.
Оливейра по-жи-мал-плечами, ему не хотелось говорить, что в глубине души он думает то же самое, и, глядя вверх, под купол, он снова пережевывал всякую малопонятную ерунду.
— Ты-то, конечно, поездил по свету, — ворчал Травелер. — Я тоже, но все больше здесь, по этому меридиану…
Он делал жест рукой, словно показывая приблизительные очертания местности, которую он объездил.
— Мои переезды, сам знаешь… — говорил Оливейра.
Тут они начинали давиться от смеха, и зрители недовольно поглядывали на них, зачем они отвлекают внимание.
В минуты откровенности все трое сходились на том, что уже совершенно созрели для новой работы. Например, такие вещи, как воскресный выпуск «Ла Насьон», вызывал у них печаль, сравнимую разве что с той, которую вызывали очереди в кино или за журналом «Ридер дайджест».
— Люди перестают общаться, — пророчествовал Травелер. — Кричать хочется.
— Вчера вечером полковник Флаппа крикнул, — ответила Талита. — И что в результате — осадное положение.
— Это был не крик, а предсмертный хрип. А я говорю о вещах, которыми грезил Иригойен, об исторических вехах, о предсказаниях авгуров, о надеждах рода человеческого, которым в этих местах сбыться не светит.
— Вы стали совершенно одинаково выражать свои мысли, что тот, что другой, — говорила Талита, встревоженно глядя на Травелера, но стараясь не выказывать своей озабоченности.