Игра в классики

Он ждал, что Пола засмеется и все перестанет быть таким изощренным, но Поле (что ее зовут Пола, он понял позже) подобная возможность не показалась слишком абсурдной. Она улыбнулась, показав ровные маленькие зубы за растянутыми, ярко накрашенными оранжевой помадой губами, но Оливейра все никак не мог оторвать взгляда от ее рук, его всегда привлекали руки женщины, ему хотелось коснуться их, гладить ее пальцы фалангу за фалангой, медленно изучая, как какой-нибудь японский массажист, неощутимый ток крови в ее венах, исследовать ее ногти, пытаясь понять хиромантическое назначение роковых линий и счастливых бугорков, услышать шум лунных морей, прижав к уху маленькую ладонь, немного влажную не то от любви, не то от чашки с чаем.

(-101)

77

— Вы же понимаете, после всего этого…

— Res, non verba,[612] — сказал Оливейра. — Восемь дней по семьдесят песет за день, восемь на семьдесят — будет пятьсот шестьдесят, давайте пятьсот пятьдесят, а на оставшиеся десять купите больным кока-колу.

— И будьте любезны, немедленно заберите свои личные вещи.

— Конечно, не сегодня завтра, и скорее сегодня, чем завтра.

— Вот ваши деньги. Распишитесь в получении, сделайте милость.

— Никакой милости. Просто распишусь, и все. Ессо.[613]

— Моя супруга очень недовольна, — сказал Феррагуто, поворачиваясь к нему спиной и покусывая кончик сигары.

— Женская чувствительность, климакс и все такое.

— Затронуто ее достоинство, сеньор.

— Именно так я и подумал. Раз уж мы заговорили о достоинстве, спасибо, что дали работу в цирке. Забавно было, и работы немного.

— Моя супруга никак не может понять, — сказал Феррагуто, но Оливейра был уже в дверях. У кого-то из них двоих открылись глаза или, наоборот, закрылись, И на двери тоже было что-то вроде глаза, который то открывался, то закрывался. Феррагуто снова зажег сигару и засунул руки в карманы. Он думал о том, что он скажет этому неразумному выпендрежнику, когда тот придет в себя. Оливейра позволил поменять себе компресс (наверное, глаза закрылись все-таки у него) и подумал о том, что скажет ему Феррагуто, когда призовет его на ковер.

(-131)

78

Душевная близость с Травелерами. Когда я прощаюсь с ними в прихожей или в кафе на углу, я вдруг на какой-то момент чувствую что-то вроде желания остаться около них в качестве неназойливого соглядатая, дружелюбного и немного грустного. Душевная близость, какие слова, так и хочется приписать неизбежный уменьшительно-ласкательный суффикс. Но какое еще слово может ближе, чем это, выразить (в полном смысле слова) то, что ощущается кожей, каждой клеткой эпителия, а именно что Талита, Маноло и я стали друзьями. Люди считают себя друзьями, потому что им случается несколько часов в неделю проводить на одном и том же диване, глядя в один и тот же телевизор, или в одной и той же постели, или потому, что они делают одну и ту же работу. В юности, в кафе, сколько раз нас охватывало иллюзорное чувство полнейшего единения с товарищами, и как мы были тогда этим счастливы. Чувство единения с мужчинами и женщинами, которых мы едва знали лишь по манере себя вести, подавать себя, с теми, кого мы видели лишь в профиль. Я прекрасно помню, время ничего не стерло из моей памяти, как в каком-нибудь кафе Буэнос-Айреса нам на несколько часов удавалось освободиться от семьи и обязанностей, и, окутанные дымом и чувством доверия к себе и своим друзьям, мы доходили до того, что верили в незыблемость временного, ибо это несло нам нечто похожее на бессмертие. Тогда, в двадцать лет, мы сказали друг другу наши самые замечательные слова, познали наши самые глубинные связи между людьми, мы были похожи на богов, собравшихся за пол-литровой бутылкой кубинского рома. Под звуки сьелито, звучавшего в кафе, под райские звуки прекрасного сьелито. Улица потом всегда была похожа на изгнание из рая, и ангел пылающим мечом регулировал движение на перекрестке улиц Коррьентес и Сан-Мартин.[614] Домой, уже поздно, к папкам с бумагами, к супружеской постели, к чаю из липы для твоей старушки, к послезавтрашнему экзамену, к нелепой невесте, которая читает Вики Баум[615] и на которой мы в конце концов женимся, другого выхода нет.

(Странная женщина Талита. Такое впечатление, что она несет в руке зажженную свечу, освещая путь. При этом сама скромность, С дипломированными аргентинками это редко бывает, здесь достаточно звания землемера, чтобы принимать себя всерьез. А тут, подумать только, целая аптека на ее попечении, это же гигантская работа, это захватывает. А у нее при этом всегда такая милая прическа.)