Читаем Игра в классики полностью

Талита завозилась на постели и приникла к Травелеру. Она знала, что снова с ним, что она не утонет, что он всегда удержит ее на поверхности и что в глубине души у нее была только жалость, чудесным образом возникшая жалость к Орасио. Оба почувствовали это одновременно и скользнули навстречу друг другу, чтобы обрести самих себя, на единой для обоих земле, где слова, ласки и губы образуют совершенный законченный круг, ох уж эти успокоительные метафоры, эта застарелая печаль удовлетворения оттого, что все вернулось на круги своя, все продолжается как было, все удержалось на поверхности, несмотря на ветер и шторм, кто бы ни звал и куда бы ни падал.

(-140)

134

О ЦВЕТНИКАХ

Следует знать, что сад строгой планировки, в стиле «французского парка», с клумбами, газонами и дорожками, составляющими геометрические фигуры, требует больших знаний и тщательного ухода.

Напротив, в саду «английского» типа все недостатки, допущенные садоводом-любителем, совершенно незаметны. Несколько кустов, квадратный газон, цветочная грядка, где перемешаны разные виды цветов, не заглушающих друг друга, у каменной стены или живописно расположенной живой изгороди, — все это главные элементы ансамбля, красивого и практичного.

Если, к несчастью, какие-то экземпляры не дадут желаемых результатов, их легко можно будет пересадить в другое место; общий вид ансамбля не будет выглядеть нарушенным или неухоженным, поскольку остальные цветы, разбросанные яркими пятнами, разными по высоте и цветовым оттенкам, будут и так создавать прекрасный вид.

Сады, разбитые таким образом, очень популярны в Англии и в Соединенных Штатах и называются там mixed border, то есть «смешанный газон». Цветы, посаженные этим способом, смешиваются между собой, переплетаются, разрастаются так, будто они выросли сами по себе, придавая саду естественный и живописный вид, тогда как в посадках, спланированных квадратами и кругами, всегда есть что-то искусственное и требующее абсолютного совершенства.

Итак, по причинам как практическим, так и эстетическим мы советуем садоводу-любителю остановиться на планировке типа mixed border.

Альманах «Hachette»

(-25)

135

— Потрясающе вкусно, — сказала Хекрептен. — Я уже два съела, пока жарила, просто тают во рту, можешь мне поверить.

— Завари покрепче мате, старушка, — сказал Оливейра.

— Сию минуту, любовь моя. Подожди, я поменяю тебе холодный компресс.

— Спасибо. Как-то странно есть жареные пирожки с повязкой на глазах, че. Так, наверное, тренируют этих типов, которые откроют нам космос.

— Это те, которые полетят на Луну в каких-то там аппаратах, да? Их засовывают в какую-то капсулу или что-то в этом роде, так?

— Да, и дают им горячие пирожки с мате.

(-63)

136

У Морелли просто мания цитировать:

«Мне было бы трудно объяснить, почему в одной и той же книге я публикую стихи — и тут же отрицаю поэзию, печатаю дневник умершего — и записки моего друга прелата…»

Жорж Батай. Ненависть к поэзии

(-12)

137

Мореллиана

Если объем или тональность произведения могут навести на мысль, что автор пытается подводить суммарные итоги, срочно указать ему, что эта попытка обернется против него и он получит вместо суммы жалкий остаток.

(-17)

138

И Мага, и я, мы оба иногда занимаемся тем, что оскверняем наши воспоминания. Достаточно любой малости, просто плохое настроение вечером, или гнетет тоска, которая, бывает, возникает, когда мы смотрим в глаза друг другу. Мало-помалу, в ходе разговора, который больше похож на рваные лоскуты, мы переходим на воспоминания. Два разных мира, чуждые друг другу, почти всегда непримиримые, открываются за наши словами, и тут же рождается насмешка, как будто мы договорились об этом заранее. Обычно начинаю я, с презрением вспоминая свой старинный культ слепого поклонения перед друзьями, свою верность кому-то, кто ее не понял и соответственно мне отплатил, плакаты, которые я со стоическим упорством носил на политических демонстрациях, интеллектуальные дискуссии и бешеные любовные страсти. Мне смешна моя не внушающая доверия честность, которая столько раз оборачивалась несчастьем и для меня, и для других, в то время как предательство и непорядочность плели свою паутину, а я не мог им помешать, только чувствовал, что у меня перед носом другие оказываются предателями и непорядочными людьми, а я ничего не делаю, чтобы помешать им, и, значит, виновен вдвойне. Я смеюсь над своими дядюшками, в высшей степени достойными, которые сидят по уши в дерьме, но блистая при этом безупречным крахмальным воротничком. Они бы в обморок упали, если бы узнали, что барахтаются в навозной куче, поскольку один убежден в правоте Тукумана, а другой верит в Девятое июля[824], которое является для них образцом истинного аргентинизма (это их собственное выражение). И все равно я храню добрые воспоминания о них. И все равно я топчу эти воспоминания в те дни, когда мы с Магой в полном отрубе от Парижа и хотим причинить боль друг другу.

Перейти на страницу:

Все книги серии Азбука-классика

Город и псы
Город и псы

Марио Варгас Льоса (род. в 1936 г.) – известнейший перуанский писатель, один из наиболее ярких представителей латиноамериканской прозы. В литературе Латинской Америки его имя стоит рядом с такими классиками XX века, как Маркес, Кортасар и Борхес.Действие романа «Город и псы» разворачивается в стенах военного училища, куда родители отдают своих подростков-детей для «исправления», чтобы из них «сделали мужчин». На самом же деле здесь царят жестокость, унижение и подлость; здесь беспощадно калечат юные души кадетов. В итоге грань между чудовищными и нормальными становится все тоньше и тоньше.Любовь и предательство, доброта и жестокость, боль, одиночество, отчаяние и надежда – на таких контрастах построил автор свое произведение, которое читается от начала до конца на одном дыхании.Роман в 1962 году получил испанскую премию «Библиотека Бреве».

Марио Варгас Льоса

Современная русская и зарубежная проза
По тропинкам севера
По тропинкам севера

Великий японский поэт Мацуо Басё справедливо считается создателем популярного ныне на весь мир поэтического жанра хокку. Его усилиями трехстишия из чисто игровой, полушуточной поэзии постепенно превратились в высокое поэтическое искусство, проникнутое духом дзэн-буддийской философии. Помимо многочисленных хокку и "сцепленных строф" в литературное наследие Басё входят путевые дневники, самый знаменитый из которых "По тропинкам Севера", наряду с лучшими стихотворениями, представлен в настоящем издании. Творчество Басё так многогранно, что его трудно свести к одному знаменателю. Он сам называл себя "печальником", но был и великим миролюбцем. Читая стихи Басё, следует помнить одно: все они коротки, но в каждом из них поэт искал путь от сердца к сердцу.Перевод с японского В. Марковой, Н. Фельдман.

Басё Мацуо , Мацуо Басё

Древневосточная литература / Древние книги

Похожие книги

Вихри враждебные
Вихри враждебные

Мировая история пошла другим путем. Российская эскадра, вышедшая в конце 2012 года к берегам Сирии, оказалась в 1904 году неподалеку от Чемульпо, где в смертельную схватку с японской эскадрой вступили крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец». Моряки из XXI века вступили в схватку с противником на стороне своих предков. Это вмешательство и последующие за ним события послужили толчком не только к изменению хода Русско-японской войны, но и к изменению хода всей мировой истории. Япония была побеждена, а Британия унижена. Россия не присоединилась к англо-французскому союзу, а создала совместно с Германией Континентальный альянс. Не было ни позорного Портсмутского мира, ни Кровавого воскресенья. Эмигрант Владимир Ульянов и беглый ссыльнопоселенец Джугашвили вместе с новым царем Михаилом II строят новую Россию, еще не представляя – какая она будет. Но, как им кажется, в этом варианте истории не будет ни Первой мировой войны, ни Февральской, ни Октябрьской революций.

Александр Борисович Михайловский , Александр Петрович Харников , Далия Мейеровна Трускиновская , Ирина Николаевна Полянская

Фантастика / Современная русская и зарубежная проза / Попаданцы / Фэнтези
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее