Игра в Тарот

Соратники решили обсудить ситуацию в ближайшей масленичной роще. Да, они утром захватили Храм, но так же им было ясно, что одни они не могут его удержать. Если бы не переодетые в штатское легионеры, их бы давно выкину ли бы оттуда. Но легионеры ушли, а значит, там нельзя было больше оставаться, храмовая стража мигом скрутила бы смутьянов. Но дело то надо сделать, поэтому Еуша горячился, и звал соратников немедленно вернуться, возможно, в ещё пустой Храм, чтобы там сразу же забрикадироваться, ожидая что, возможно, всё ж таки найдутся паломники готовые к ним присоединиться.

— Легионеры не могут там оставаться вечно и делать всё за нас. Если у нас не найдётся сторонников, то они не помогут. Это наше дело — кипятился он, убеждая бросить лёгкий ужин под маслинами и немедленно возвращаться в город.

— Да там уже стража — отвечали ему, захмелевшие апостолы, уже устраиваясь прямо под деревьями на ночлег. — Утром пойдём. Придут легионеры, и мы ещё раз всех выгоним.

Ещё не рассвело, когда Еуша пинками поднял своих апостолов. Под градом ударов, голодные, не проспавшиеся, ворча, жалуясь и проклиная судьбу, они потянулись в путь. Похоже помазанный на царство не спал всю ночь — взгляд был воспалён, его била дрожь, он явственно находился в крайней степени раздражения и напряжения. Периодически его сотрясали вспышки ярости, когда он, размахивая посохом, начинал кричать проклятия, призывая все кары небесные на всё вокруг. Во время одного такого приступа он сначала проклял, но потом когда ему этого показалось мало, он в неистовстве набросился на попавшееся под горячую руку несчастное придорожное дерево и сломал его.

На этот раз легионеров в Храме не было, зато собрался, казалось весь цвет жреческого сословия. Навстречу Еуши и двенадцати его соратникам медленно, несколько нерешительно, выступила огромная депутация, состоящая из главных священников, глав двадцати четырёх черед, учёных книжников, учёных раввинов, представителей всех классов синедриона и бесчисленное множество других служителей и верующих.

Это море одетых в свои самые лучшие ритуальные одеяния раввинов, не спеша (отчего казалось, что с некоторой опаской) прихлынуло и окружило со всех сторон горстку смутьянов, залив своей массой всё обширное пространство Храма, оставив свободным лишь узкое кольцо шириной в пару метров вокруг Еуши и сгрудившихся за ним напуганных апостолов. Некоторое время скромно одетый Еуша с учениками и расфуфыренные храмовые старейшины напряжённо созерцали друг друга в полном молчании. Наверное, с самого дня основания Храма ни разу не было так тихо под этими циклопическими сводами. Было заметно, что, несмотря на подавляющие численное преимущество и блистающую на них мишуру, многочисленные противники Еуши едва были способны скрыть свою неуверенность и гложущее их беспокойство. Наконец, не без некоторых колебаний, из толпы старейшин выделилась, шагнув вперед, небольшая группа самых старших и виднейших учёных-толкователей священных книг. Словно перейдя невидимую границу, очерченную вокруг Еуши, седобородые учёные мужи, по очереди, стали испытывать смутьяна знанием тонкостей святого писания. Мудреные вопросы, все как один, касались сложнейших и запутанейших принципов веры, но за их академической сложностью и кажущейся совершенно не имеющей никакого отношения к происходящему абстрактностью, явственно слышалось, что на самом деле их беспокоит только одно:

— Кто за ним стоит? Какой властью, и чем именем он столь открыто и дерзко творит очевидное беззаконие в священном для всех верующих месте?

Завязалась дискуссия. И хотя переодетые в штатское громилы так и не появились, было видно, что храмовые служители явно чувствовали себя неуютно, ожидая, что в любой момент эта группа поддержки может быстро выйти из башни Антония и устроить такой же погром, как и вчера. Так что многочисленная храмовая стража держалась в стороне, наблюдая и выжидая, так и не решившись, что-либо предпринять, и Еуша, воодушевлённый всеобщим вниманием, свободно и самозабвенно учил, обличал и проповедовал весь день.

То же произошло и на следующий день, он спокойно вошёл в Храм, стража и на этот раз не посмела ему воспрепятствовать, его окружили раввины и снова начались споры, диспуты и взаимная ругань. Различие было только в том, что стена оппонентов остановила его почти сразу, как только он пересёк порог, и были они на этот раз не убеленными бородами тихими почтенными старцами, а громко спорящими энергичными мужчинами в расцвете лет.

Когда он явился на следующее утро, то не успел он вступить на ступени лестницы ведущий к дверям, как на него, казалось со всех сторон, с шумом и свистом, накатилась агрессивная толпа молодых слушателей ешив, которые визгливо и без всякого почтения обрушили на него и его соратников поток насмешек и оскорблений. Завязалась ругань, скоро перешедшая в потасовку. Так численный перевес был на стороне агрессивного молодняка, то помазанный на царство со своей немногочисленной свитой скоро оказался за приделами храмовой территории.