Игра в Тарот

Наместник с ужасом глядел на ползающих под ногами бесчисленных калек и фантастических уродов, которые, казалось, кичились и гордились специально выставленными на всеобщее обозрение из под вороха грязного тряпья, своими культями, жуткими клешнями или отвратительными язвами. С отвращением и содроганием переступая через бьющихся в припадках и чего-то орущих сумасшедших и прилюдно расчёсывающих свои сочащиеся сукровищем изуродованные тела прокажённых, потрясённый наместник недоумевал — откуда же столько их могло взяться?

Наконец показалась площадь — центр гнойника, от которого в город по сходящимся к нему улицам обильно растекались все эти ужасные миазмы. Наместник помнил ёё — это было широкое прямоугольное очерченное высокой колоннадой пространство с каскадом фонтанов с северной стороны и высокой колонной увенчанной позолоченной статуей Гермеса в центре.

Теперь же всё вокруг было залито грязными громко галдящими толпами, снующими между бесчисленных бесформенных стойбищ, удушающих костров, дурно пахнущих мангалов и куч мусора.

Немного присмотревшись, он обратил внимание, что в хаотическом беспорядке, есть некое подобие если не порядка, то какой-то странной повторяющейся закономерности.

На ступенях колоннады, то там то здесь возникали какие-то люди с крестообразными палками в руках, которые, размахивая ими, начинали что-то истошно вопить. Услышав их, толпа, прихлынув, скапливалась вокруг, внимательно им внимая. Речь этих странных ораторов, как правило, быстро ускорялась, судороги, по началу едва заметные, скоро овладевали ими настолько, что бешено хрипя что-то нечленораздельное, они падали в жутких корчах. В этот момент толпа приходила в неистовство и, бешено что-то оря, заходилось не то в трансе, не то в овладевших им всеми сумасшедших плясках, неистово скача вокруг впавшего в падучую оратора, хватала его, поднимала над собой и таскала жутко дёргающиеся бессознательное тело, рыдая и что-то восторженно завывая.

Когда несчастный переставал дёргаться, интерес к нему, почему-то, сразу пропадал. Его обмякшее тело тут же бросали, и толпа шла искать нового трибуна.

— Что это, почему они так любят их, когда они в припадке, и так равнодушны, когда припадок кончается? — спросил потрясённый наместник.

— Они считают, что во время припадка на этих пророков снисходит дух святой — тихо ответил посланник.

Тут послышалось какое-то пение. Показалась процессия каких-то теней. Это были, определённо совсем ещё недавно бывшие нормальные горожане. Они несли на носилках своих умерших родственников. Труппы сложили в ряд у западной колоннады, как увидел потрясённый наместник, на множество уже скопившихся там мёртвых тел, после чего толпа встала на колени, и по горам трупов стали деловито ползать какие-то люди, размахивая дымящимися сосудами на цепях, что-то гнусаво сопя. Когда эта, довольно длительная, процедура закончилась, трупы так и остались лежать в кучах на земле, заботливо целуемые и ласкаемые довольно многочисленными, ползающими по ним гигантскими насекомыми, калеками, словно эти мёртвые тела представляли для них огромную ценность и являлись источником какого-то противоестественного удовольствия. Основная же толпа, после окончания ритуала, радостно и возбуждённо отхлынула в сторону фонтанов.

Скоро сотни людей стали плескаться в бассейнах. Только что пришедшие на площадь горожане в каком-то безумном забытье, толкались в одном водоёме с изъеденными язвами калеками, где все они вместе в какой-то радостной истерике обнимались и целовались.

— Так они приобщаются к своей вере — сухо прокомментировал посланник, видно заметив недоумение наместника.

— Ну, что ж, наверное, пора уходить. Всё ясно — наместнику начинало становиться дурно.

— Если Вы можете, подождите ещё. Сейчас будет кульминация — участливо улыбнулся посланник, в притворном смущение опустив глаза.

Постепенно толпа стала выползать из загаженных фонтанов. На этот раз она стала скапливаться вокруг центральной колоны, той, на которой совсем ещё недавно возвышалась статуя Гермеса.

На её вершине что-то зашевелилось, и вскоре над площадью и городом поднялся какой-то невообразимо распухший урод.

— Кто это? — вздрогнул наместник.

— Мразогорий, здешний святой.

— И чем же он прославился?

Посланник недоумённо пожал плечами:

— Наверное, размером. Не каждого же так раздует. Размер тут, надо полагать, имеет значение — его должно быть хорошо заметно снизу.

Наместник с грустью, и с каждой минутой с всё большей и большей вскипающей в нём ненавистью, глядел на огромную, ровную, из цельного куска белоснежного мрамора колонну, теперь всю в каких-то склизких пятная и подтёках.

— И как они ухитрились изгадить её от самого основания до вершины? — искренне недоумевал он.

Разгадка пришла неожиданно скоро. Жирный урод, до этого что-то судорожно хрипящий, как-то резко склонившись, стал рыгать прямо вниз, в забившуюся под ним в непонятной радости толпу. Удивительно, но они, похоже, стремились поймать куски и капли его обильной блевотины, словно это была какая-то невиданная для них ценность.