Игра в Тарот

— Так кто его знает, как оно будет? Реорганизациями всякие замучают. Ты когда-нибудь за штатом болтался? То-то и оно. А потом ведь жилы рвать придётся, на рожон лезть. С джеймсбондами бороться, вас уничтожать. Ведь вас хануриков, из потаённых нор по всей Земле придётся выковыривать с риском для жизни. Кому охота на чужой территории подставляться? Нет, с вами тут всё уже налажено. Все вы под контролем. Всё уже ясно. Все ходы на годы вперёд просчитаны. Красота! Порядок! А там опять по новому трепыхаться. Пупки рвать.

— А что, можно быдло то победить?

— А как же! Мы ведь всякое имеем. Средства всякие, секретные. Яды там, отравы, вирусы. Будет нужно, так под корень сотрём, всё вытравим. У нас же аппарат, целая армия. Все ходы выходы известны, везде агентура, свои люди. Быдлу, если серьёзно заняться, перед нами никак не устоять.

— А мы то тогда вам зачем?

— Дурашка! На войне что главное — тыл. Мы армия, вы тыл. На каждый штык на фронте, в тылу врачи, прачки, маркитантки, снабженцы, журналисты, агитаторы, проститутки, транспортники… Кто только в тылу не подъедается. На один штык сотня тыловых крыс. Но если нет тыла — то никакая армия не сдюжит. Если тыл побежал — всё, конец. Куда вы все разом ломанулись? Нет в бегстве спасения. Пойми, нет, достанут. Мы же и достанем. Мы же вас как облупленных знаем. Каждый чих просчитать можем. Всё предугадаем, как не дёргайся, а все вы у нас в руках будите.

— Так что от меня сейчас надо?

— Мы сейчас с тобой на митинг демократов поедем. Выступишь там. Ты должен увлечь за собой массы и объяснить, что надо тут стоять, до конца бороться. Так сказать одобрить все наши будущие меры. Ты там, в авторитетах ходишь, вроде как главный законник, вот и впарь им, что надо на этом толковище. Объясни, что нечего хернёй заниматься, надо дело общее делать, за бугром не отсидеться. По понятиям жить надо, а не на одних себя одеяло тянуть. В одной лодке сидим, подводной, с неё не смыться. Западло крысятничать! Ведь ежели что, везде вас на перо поставят, на цвет паспорта смотреть не будут. За одно нам быть надо…

Удивительно, но мысль о побеге полностью оставила Толика, словно рассеялось странное, измучившее его наваждение. Она показалась ему какой-то совершенно нереальной, далёкой мечтой, уходящим в забвение сном. Тем, что никогда не будет, да и не может быть в реальности. Его сознание словно просветлялось. Помрачение мозга быстро улетучивалось, и всего его захлестнула любовь к Пал Палычу. Он как-то мгновенно проникся к нему симпатией и уважением. Как к той силе, которая сможет его защитить от мерзких хамов. Более того, в нём поднимался какой-то восторг! Восторг от осознания того, что есть, есть ещё сила, мощь, гранит, за которым можно спрятаться, к которому можно прислониться, на который можно опереться! Есть ещё, остались те, которые знают как надо! И эта сила тут рядом, с ним, пришла к нему, сама, нуждается в нём, любит его! И эта сила даёт ему надежду. Надежду извести поганое быдло. Надежду стать победителем. Преодолеть судьбу, назло всему!

Быстро проходя вслед за Пал Палычем здание аэровокзала, Толик поразился царящему там бардаку, валялись какие-то рваные коробки, мятые тряпки, из куч раскрытых чемоданов вываливалось их пёстрое и мягкое нутро. Визжали хорошо одетые дамы. Плакали нарядные дети. Грозили, это всё так не оставить, испуганные и дрожащие солидные господа. Наглые молодые люди, как близнецы похожие на Пал Палыча, бесцеремонно толкали, били и гнали всю эту солидную публику, как стадо баранов, прочь из аэропорта к огромным автобусам, по ходу дела шустро рассовывая по безмерным карманам какие-то вещи из распотрошённого багажа. Странно, но ничего кроме чувства брезгливости и отвращения к этим несостоявшимся «туристам» Толик не чувствовал. Он даже несколько раз демонстративно, что есть силы, пнул ногой попавшиеся ему по пути чемодан и коляску, чтобы хоть таким образом высказать своё отношение к этим недалёким неудачникам.

— Так и надо. Ишь, бежать вздумали. Слабаки! Пораженцы! Нет, за демократию надо бороться! Нет в бегстве спасения — злорадно думал он, проходя аэропорт и, казалось, полностью забыв, что ещё несколько минут назад он сам подобным образом был снят с зарубежного рейса.

Когда машина с ним подъезжала к Лужникам, он поразился, какой огромный хвост из автобусов стоял перед стадионом.

— Твоих друганов свозим. Дело серьёзное. Далеко зашло. Нужна мобилизация — пояснил Пал Палыч.

Толика бил нервный озноб, когда он появился у микрофона и увидел перед собой огромный растревоженный улей полностью заполненного гигантского стадиона.

— Это судьба! Высшая точка моей судьбы! Или я провозглашу начало невиданной либеральной революции и подниму демократические массы на последний и победоносный бой и останусь в истории величайшим триумфатором, может даже либеральным императором, или конец всему! — чувствуя прилив небывалого восторга, грезил он.