Игра в Тарот

— Да не боись ты за друганов то своих. Все там твои корешата будут. Сами каяться прибегут. Да что вы без этого лагеря то? Порвут вас, как только его не станет, в одно то мгновение порвут. Стоит вам только на воле оказаться, как от вас даже косточек обглоданных не останется. Только тут и можно схорониться. Нам надо вместе, вместе быть. Куда лезете, несмыслёныши? Разорвут же, в одно мгновение разорвут. Быдло только и ждёт, когда китаёзам надоест вас к труду приобщать. Давно вас ждут за колючкой, всё никак не дождутся. Ни вам, ни нам не выжить на воле. Лагерь наше спасение. Держаться за него надо.

Так и сидели они на полу пустого тёмного барака, мирно беседуя. Наверное, вспоминая былое и обсуждая, как выполнить производственные планы коммуны, чтобы не ударить лицом в грязь перед строгой комиссией.

Глава 21. Порка женского лагеря

За окном светало. Мутный свет медленно заливал пустой барак. Никто из соратников Рыжего Толика так и не решился зайти в него. Вследствие этого было удивительно просторно и необычно тихо. Но главное, так как не было обычной, поглощающей всё его внимание, ежедневной утренней суеты по подъему бригадиров, всё казалось сейчас совершенно другим. Как будто он первый раз увидел свой давно уже обжитый барак.

Синева мягко лилась из маленьких зарешеченных окон, и всё пространство, подсвеченное её магическим и эфемерным сиянием, казалось нереальным, фантастическим, неземным. Словно Толик очутился силой неведомого волшебства в каком-то новом мире. В другом мире, где действуют совсем другие законы, чем те, что имели власть над ним ещё вчера. Какое-то необыкновенное умиротворение посетило его, и он в каком-то счастливом забытье оглядывал внутренность постепенно освещаемого солнцем барака, все эти медленно выплывающие из мрака предметы, в каком то неведомым прежде для него ракурсе, раскрывая какие-то новые и ранее неизвестные ему свои смыслы и грани. Было ощущение, как будто он только что родился, и радостно и восторженно знакомился с новым Миром, встречающим его чудесным рассветом, постепенно приоткрывавшим тайны новой, только что рождённой вселенной.

Шея болела, но Толик, несмотря на неудобную позу, терпеливо сносил грубые мужицкие ласки Пал Палыча, преданно кося вверх глазами, морща лоб, и сипло сопя, так как его ноздри были глубоко вдавлены в пропахшую потом, наверное, несколько недель уже не стираную рубаху.

Умиротворение и восхищение от волшебства утреннего света, преображающего грязный барак в новый Мир, полный неведомого, так смягчило Толика, что он в какой-то момент, ещё вечером высокомерный и самоуверенный, подумал, что собеседнику, пожалуй, будет приятно, если он жалобно поскулит.

Так и сидели они на грубом дощатом полу, простой, бесхитростный, грубоватый, но правильный и справедливый товарищ «старший по режиму» и уткнувшийся ему в грудь, скулящий от восторга, что, наконец, появился настоящий хозяин, и он снова обрёл твердь под ногами, старший бригадир по кличке Рыжий Толик.

Только сейчас, зачарованно наблюдая волшебство рассвета, прижавшийся к мускулистому, тёплому, сильному и неизменному Пал Палычу, Толик с удивлением понял, что он и не заметил, как проговорил с ним всю ночь.

Наконец Пал Палыч отпустил своего питомца:

— Ну, всё, всё. Развели тут телячьи нежности. Мы же по коммуне ответственные, люди серьёзные, пора собираться. Идти уже надо. Коммунаров поднимать. Комиссию встречать. Дел не в проворот.

Актив коммуны уже мёрз на плацу. Над стройными рядами коммунаров поднимались плакаты:

«Достойно встретим трудовыми подвигами очередной съезд КПК»

«Реалистичные планы — залог трудовых успехов»

«Рис в Якутии не растёт! Пожалуйста, дайте нам новое трудовое задание, которое позволит нам совершить трудовые подвиги»

Проходя мимо клетки с Гавнодаром, Толик отметил, что он, пожалуй, заметно сдулся. Целулит уже не выпирал так явно. По крайней мере, казалось, что угроза того, что он вот-вот лопнет как слишком сильно сжатый перекаченный жиром пузырь, миновала.

Окинув взглядом построение, Толик отметил необыкновенную стройность рядов, и подтянутость коммунаров. Однако чувствовалось в их позах и лицах какое-то напряжение. Видно их терзал страх за вчерашнее буйство.

Наконец показался воспитатель Линь Мя Бяо, с ним было ещё несколько товарищей.