Уцепившись за ее слова, следователь предположил, что возле аптеки Хоки встретила Обадию Смита. По его версии, услышав о покупке яда и зная, что Хоки плохо видит, в тот же день Смит под предлогом визита к тетушке проник в дом и подменил пакеты. Обадию вызвали к следователю и взяли подписку о невыезде. Он страшно перепугался и сразу после допроса аппарировал к нам, чтобы нанять Саймондса защищать его в суде.
Мотив у Смита-младшего, безусловно, имелся. Тетка была невероятно богата, а он считался ее единственным наследником, так что ее смерть оказалась ему очень на руку. Правда, у Смита было алиби — тот вечер он провел в клубе со знакомыми и никуда не отлучался. Но алиби ведь можно списать на сговор или применение оборотного зелья...
В общем, Обадия истекал потом, трясся, как студень, и уже воображал себя в Азкабане.
Саймондс, со своей стороны, считал дело очень простым и не беспокоился.
— Все дело в показаниях Хоки, — объяснял он мне. — Эльфы прекрасно умеют умалчивать и увиливать от ответа, но врать они не могут. На прямой, конкретно поставленный вопрос эльф вынужден отвечать правду. Он может солгать, если прикажет хозяин, но тогда это будет заметно — эльф начнет раскачиваться, тяжело дышать и попытается причинить себе боль. Кроме того, чтобы совсем исключить возможность лжи, эльфов, которых допрашивают как свидетелей, перед началом заседания продают судье за символическую сумму в один галлеон, чтобы они были обязаны отвечать на его вопросы...
Так что слова Хоки были как минимум искренни, даже если у нее в голове все смешалось. А эльфиня была твердо уверена, что в тот вечер не то что Обадия, а вообще никто к хозяйке не приходил.
Вдобавок эльфиня очень гордилась тем, что ни сама хозяйка, ни кто-либо из ее родственников и гостей ни разу за все время службы Хоки не вошли в кухню. Ведь если хозяева сами готовят себе хотя бы чай — это страшный позор для эльфа! Это значит, что он неумеха, лентяй или бездельник, неспособный вовремя предугадать желание господина! Хоки, по ее словам, сгорела бы со стыда, случись такое.
Зная психологию эльфов, я бы скорее заподозрил, что Хоки нравилось безраздельно властвовать на кухне и раздражало, когда ей мешали. Эльфы, особенно старые, при всей своей внешней услужливости — очень упрямые и хитрые существа, которые вертят хозяевами, как хотят... Но так или иначе, знакомые Хепзибы подтверждали слова Хоки. А значит, шансы Обадии быстро сориентироваться в кухне, где он никогда не бывал, и разобраться во множестве баночек, коробочек, склянок и кастрюлек, уж не говоря о незаметной подмене сахара ядом, становились призрачными.
Исключалось и вторжение неизвестного. Хепзиба страшно боялась воров, и дом у нее прямо-таки гудел от защитных заклятий. В ночь смерти хозяйки ни одно из них не было нарушено. Вдобавок из вещей ничего не пропало, во всяком случае, на первый взгляд, и деньги тоже были на месте.
Саймондс сражался за клиента, как лев, приводя все новых и новых свидетелей, и обвинению в конце концов пришлось отступить. Хоки проверили на следы империо, а затем подвергли легилименции, но не нашли воспоминаний о визите Обадии Смита или кого-либо еще накануне смерти хозяйки. Правда, легилимент отметил, что память Хоки пестрит провалами, оборванными или нечитаемыми воспоминаниями. Но, учитывая преклонный возраст эльфини, это было вполне естественно.
Так что смерть Хепзибы Смит в итоге признали результатом неумышленного убийства. Аптекаря оштрафовали за халатность, Хоки приговорили к нескольким годам Азкабана, и на том все и закончилось. Только я в то лето намучился, раз за разом навещая Обадию и выслушивая его бесконечные жалобы на то, как несправедливо обошлась с ним судьба, как запятнано его честное имя и как дорого стоят услуги адвоката.
***
Собственно, из-за Смита я и разругался окончательно со своим начальником. Я уже давно начал огрызаться — уж слишком надоело, что на мне все ездят, да еще и поучают. А выдача зарплаты за июнь стала последней каплей.
Это случилось пятого июля, когда мне очень нужны были деньги на завтрашний мальчишник у Розье. Но при расчете Саймондс объявил, что мне причитается всего девять галлеонов — дескать, у меня было слишком много ошибок в документах по делу Смита. Вот тут-то я сорвался.
Какого черта! Я почти все делал сам, без помощи миссис Портер, я старался разобраться, я выкладывался, как раб на галерах, не будучи юристом, не понимая и десятой доли всех тонкостей! Торчал в конторе до полуночи, по сто раз все переделывал, перекопал чуть ли не тонну справочников и сборников прецедентов! И после этого…
Я заявил Саймондсу, что он скряга и жмот, который готов за кнат удавиться, что он стервятник, который выискивает в людях малейшие недостатки, лишь бы сделать гадость. Сказал, что он может сожрать свои девять галлеонов, если ему так хочется, но лично я и без того сыт по горло и немедленно увольняюсь. А он может идти ко всем троллям со своим адвокатским бюро и сунуть сэкономленные деньги себе в задницу!