Игроки

Человек – существо приземленное. Он почти лишен способности воспринимать что-либо за пределами своей физической оболочки. Конечно, человек может видеть и слышать на расстоянии, но не так далеко и не так хорошо, как он сам о себе думает. Что касается эмоций, переживаний, то здесь все обстоит очень печально. Человек, к примеру, очень хорошо может чувствовать свою боль, даже самую слабенькую, но весьма слабо восприимчив, более того, равнодушен к боли чужой. Каждый хоть раз в жизни оказывался в такой ситуации, когда ему было плохо, ужасно, отвратительно. А окружающим было наплевать. Они этого просто не замечали, хотя все переживания были написаны у вас на лице. А те, немногие, которые замечали, тут же спешили укрыться в скорлупе собственного равнодушия, которая позволяет делать невидимым даже то, что не увидеть и вовсе невозможно.

И все же, людям, возможно в дар, а быть может и в наказание, досталась капелька божественной способности чувствовать чужую боль. Порой, дар это раскрывается лишь в отношении немногих избранных, а то и одного, но самого дорогого сердцу человека. Так матери, не смотря на любые расстояния, могут почувствовать боль своего ребенка и вместе с ним заплакать, так мужчина, застрявший в нелетную погоду в аэропорту Лондона потирает коленку, когда его брат-близнец падает в это время с велосипеда где-то в пригороде Сиднея.

У ангелов подобная способность развита гораздо сильнее. Они всегда чувствуют боль, а тем более гибель другого ангела, всегда понимают, с кем и что именно произошло. Павел вот уже два дня как был человеком, одним из тех, кого только на земле живет около семи миллиардов. Но если ты больше тысячи лет был чем-то другим, частью могущественной, почти всемогущей силы, эта сила не может уйти из тебя за два дня без остатка.

Глядя в темноту за окном, Павел с ужасом увидел, как его отражение вдруг помутнело, а затем и вовсе исчезло, уступив свое место совсем другому изображению. Перед собой он увидел Марию, с искаженным от ужаса и боли лицом, а потом из тьмы показалась вначале почти неприметная из-за своей собственной черноты фигура, распростершая гигантские крылья. На мгновение все трое, Павел по одну сторону оконного стекла, а Мария и стоявший за ее спиной демон по другую, застыли, словно позируя для прощального совместного снимка, а затем черные крылья сомкнулись, и фигура Марии исчезла в темноте. В это же мгновение Павел ощутил, как в его сердце с ужасающим звуком оборвалась невидимая струна. Звук этой лопнувшей струны с неимоверной силой ударил по ушам, так что из них потекли струйки горячей крови. Павел закричал, тем страшным, вселяющим ужас криком, с каким воины бросаются на врага, тем криком, с каким он принял свой последний земной бой у стен осажденной Тулузы. Павел все еще не мог оторвать глаз от окна. Страшное видение уже бесследно исчезло, и он вновь мог видеть свое отражение. Вот только в окне отражался вовсе не Павел – человек, за стеклом, в ночной тьме на уровне девятого этажа возвышался Павел – ангел мщения, распростерший свои могучие крылья и сжимающий в одной руке сияющий крест, а в другой пылающий, всесокрушающий меч.

Павел сделал легкое, едва заметное движение рукой и стекло исчезло. Безо всякого усилия он вспрыгнул, а точнее взлетел на высокий подоконник и, вдохнув полной грудью ночной воздух засыпающего города, ринулся вперед, расправляя крылья и преисполненный желания отомстить за смерть любимой.

Павел долго летел, ничего не замечая. Ни изрезанной в кровь руки, которой он выбивал оконное стекло, ни того, что черная, усыпанная желтыми веснушками фонарных пятен земля становится все ближе и ближе. Лишь в последнее мгновение он понял, что за спиной у него нет никаких крыльев и попытался вновь вскрикнуть, теперь от ужаса. Но не успел.

Раздался глухой звук удара, а затем во дворе дома на окраине города вновь стало тихо, лишь все сильнее тянуло горелым мясом из разбитого окна девятого этажа.

…

Лифтер моргнул, затем зажмурился и потер глаза, прогоняя наваждение.

– Ты что, старый, тебе плохо? – обеспокоенно спросила Мария.

– Ерунда, – отмахнулся он, – соринка в глаз попала. Что, поедешь?

– Попытаюсь, – Мария попыталась улыбнуться, протягивая руку к панели управления.

– Ну попытайся, – вздохнул лифтер.

– Can’t Touch This! – оглушительно заорал MC Hammer.

Неуверенная улыбка на лице Марии превратилась в торжествующую.

– Неужели получилось, – все еще до конца не веря, прошептала она, а затем, взвизгнув от восторга, поцеловала старика в лоб. – Получилось! Дед, получилось!

– Первый раз вижу, чтобы этому радовались, – покачал головой лифтер, глядя как серые перья одно за другим падают на гранитный пол из-под плаща Марии.

Что-то бормоча себе под нос, он зашел за стойку, нагнулся и извлек из нее совок и веник.

– Сами не ведаете, чего желаете, – недовольно бубнил он, – а мне потом убирай тут за вами.

– Не ругайся, пожалуйста! – попросила она его, – пожелай мне лучше, чтобы я потом ни о чем сделанном не жалела.