Игроки и жертвы

— Агата, — капитан снова сел напротив меня. — А…. вы…. Вы не думали, что ваша репутация и род деятельности таков… что вами вполне могут заинтересоваться органы опеки.

— Что?

— Опека, Агата. Что вы дочери дать можете? Какой пример?

Злость поднималась мощными волнами. Но не против Кирилла, а против тех, кто уже несколько часов всеми правдами и не правдами старались заставить меня дать нужные им показания. Не потому, что хотели справедливости для меня, а потому что это поставит точку в их большой игре.

— Вы ничего не сделаете, капитан!

— Опека, суд, лишение родительских прав…. Вам нужны эти сложности, Агата? Тут даже заявления от Богданова не требуется — факт на лицо.

— Встроимся в суде! — зашипела я, вскакивая с места.

— Сиди спокойно, кошка! — рявкнул капитан, — думаешь тебя хоть кто-то защищать будет? Ты ж всего лишь дурная дура, которую купили. Да сольют тебя, идиотка, как только ты свою роль отыграешь! Ты что, думаешь, на моей практике первая? Ты пойми, Агата, эти люди… они ведь чувствовать не умеют. Они про деньги и про власть, а ни про что более. Ты красива, молода…. У тебя жизнь впереди, с дочкой…. Пусть насильник сядет! А ты жить дальше будешь….

Я смотрела в холодные голубые глаза и понимала, что этот человек лжет. Не оставят они меня в покое, если я хоть слово против Кирилла скажу: его посадят и за меня возьмутся — погоны делать надо. Это он сейчас мне соловьем поет, а после сначала административка, потом проверки опеки… Он мне сам весь план выдал, упырь. Для всех этих людей я не более чем пешка на доске, пешка, которую можно использовать для своих целей. У них нет ко мне жалости, нет уважения, никто не собирается разбираться по-настоящему, что приводит женщин в обществе к такому плачевному положению. Что толкает нас молчать? То, что в глазах общества мы уже обвинены в том, что стали жертвами.

Наша репутация, наша жизнь, наша боль становятся не только предметом обсуждения и осуждения, но и инструментом в чужих играх. Это удобный рычаг, которым легко давить и управлять. Для них мы — не личности, не люди с эмоциями и правом на защиту, а лишь объект, который можно использовать.

И даже если я скажу правду, кто будет защищать меня? Кто убережёт меня от той же самой системы? Нет, они не хотят справедливости. Им нужно, чтобы я стала их пешкой, а потом… потом меня просто сметут с доски.

Плотно зубы сжала, стараясь погасить ненависть в глазах.

— Агата, — он вздохнул. — Давай договариваться. Мы ведь можем и дело мужа твоего поднять…. Пересмотреть. Там были нарушения, я знаю. Его имя обелить можно. Понятно его самого не вернуть, но…. а виноватые окажутся там, где и должны…. А, Агата?

Точно по Илониному сценарию. Ничего нового придумать они не смогли. Я упрямо молчала, даже не шевелясь на стуле. Голова кружилась от усталости, желудок свело от голода.

— Господи, — всплеснул руками капитан, — ну что мне с тобой, всю ночь сидеть?

Только бы Кир с Илоной глупостей не натворили!

— Все, сука, ты меня достала, — он грубо схватил меня за шею. — Ты сейчас, дрянь, все подпишешь, а потом мы просто пойдем по домам!

— Руки убери, — рыкнула я.

— А если нет? — прошипел он мне прямо в ухо. — Лейтенант Храмова подтвердит, что ты просто споткнулась от голода и лицом ударилась. Проверим? Подписывай же уже, тварь! Тут все уже написано, поставь только подпись!

Моя голова слегка откинулась назад, когда он сильнее сжал шею, но я сжала зубы, заглушая панику. Ненависть к этому месту, к унижению и манипуляциям бурлила внутри, подпитывая отчаянную решимость.

— Я не подпишу, — сжала я слова сквозь зубы, отказываясь дать ему эту победу. — Хоть пальцы мне переломайте — не подпишу!

— Да вот, бл… — выругался капитан. — Значит в камере посидеть хочешь ночку? Знаешь, там отличный контингент подобрался, все как на подбор бляди. Тебя чудная ночка ожидает! Задержу за неповиновение полиции, лейтенант — свидетель!

Внутри сжался комок ужаса…. Этот вариант я не предусматривала. Как же нужна им поя подпись под заявлением, если идут уже не просто на давление, а фактически на должностное преступление.

За окном темнело, значит уже не меньше восьми вечера….

— Лейтенант, проводи девушку в камеру, — приказал капитан, поблескивая глазами. Я уже не сомневалась, что мне там приготовлен чудесный прием.

— Отставить, — в кабинет энергичным шагом вошла молодая, темноволосая женщина в синей прокурорской форме. За ней следовал бледный мужчина в форме полиции, но рангом явно повыше капитана и лейтенанта, поскольку те вытянулись по струнке. — Что тут происходит?

Я судорожно сглотнула, лихорадочно соображая расклад. Голова кружилась от страха и усталости, глаза горели. Что здесь в такое время прокурор делает? Зачем приехала?

— Опрос проводим, — ответил Лощин. — Да пришлось задержаться…. Учебный план «Крепость» объявили.

— Опрос, значит, — потянула женщина. — Я снимаю запрет на вход-выход из здания. Девушку опросили?

— Д… — глаза капитана забегали от прокурора к начальству, которое покраснело как помидор. — Не до конца…