Игрушки дома Баллантайн

«Значит, вас все же выловили. Ну, здравствуйте. Не могу сказать, что сильно рад знакомству. Надолго они к нам, Уилл? И почему ты приволок их сюда, а не в тюрьму?»

– Ты что городишь? Не проснулся до конца?

Коппер высокомерно вскидывает подбородок.

«Я обязан благоговеть перед мальчишкой, создавшим прибор, который превратил нас в убийц? Может, сказать ему спасибо за то, что нас сейчас отстреливают, как бродячих собак?»

Брендон молчит, стиснув зубы. Элизабет сверлит подполковника злым взглядом. Раттлер тяжело вздыхает.

– Значит, так. Мой дом – нейтральная территория. Это касается всех, Коппер. Держи себя в руках хотя бы из уважения к мисс.

«О! Покорнейше прошу меня извинить, мисс Баллантайн, – ухмыляется Коппер, отвешивает шутовской поклон. – У вас дивная семейка, я в восторге и…»

Элизабет расстегивает шубу, выскальзывает из нее быстрым движением плеч. Коппер замирает, так и не закончив реплику. Вид у него сконфуженный.

«Извинись», – глядя на Коппера в упор, требует Брендон.

Подполковник разводит руками:

«Из уважения к положению мисс… Прошу прощения».

– Дурак ты, Коппер, – сухо замечает генерал, принимая у Элизабет шубку.

В коридоре за спиной подполковника слышатся шаги, и в вестибюль выходит босая Хлоя, закутанная в белую шаль. Она зевает и трет заспанные глаза. Увидев ее, Элизабет стремительно бледнеет, тишину дома прорезает отчаянный крик:

– Мама!!! Мамочка, что с тобой стало?!

«Ну и дела, – размышляет Раттлер, поднимаясь по лестнице в мансарду. – Как все переплелось. Хлоя – мать Элизабет. Ну кто ж знал? И кто знал, что Коппер так среагирует на Брендона? Черт, черт…»

Он осторожно стучит в запертую дверь.

– Ло, это я. Открой, малышка.

По ту сторону – ни звука. Коппер говорил, что Долорес почти не выходит из комнаты после известия о смерти матери. Лишь иногда спускается в подвал за топливом.

«Пару раз я заставал ее у Часовщика. О чем они говорили – понятия не имею. Твоя дочь меня сторонится, а Пенни – не из общительных», – рассказывал подполковник.

– Долорес, открой отцу, – спокойно повторяет генерал.

Дверь распахивается. Перед Раттлером стоит дочь в старом платье Элеонор, лицо девушки – безжизненная маска. Волосы не прибраны, под глазами залегли тени. Сэр Уильям обнимает Долорес, прижимает к себе.

– Я дома, родная. Я так соскучился по тебе, Ло.

Она отстраняется, смотрит словно сквозь него.

«Твой дом в городе, папа».

Раттлер глядит на дочь с беспокойством. Проходит в комнату. Помещение производит впечатление нежилого. Гладко застеленная кровать, на столе и комоде никаких вещей, лишь слой пыли. Только небрежно брошен в кресле у окна теплый плед.

– У тебя холодно здесь. Почему ты не спускаешься к остальным, малышка? Что случилось?

Долорес прикрывает дверь, идет к окну. Накрахмаленное кружево подола шелестит по ковру, как палая листва.

«Я вам больше не нужна».

– Ло, ты ошибаешься. Да, мамы нет, но я-то жив. Я приезжаю, как только получается выбраться. Ты мой любимый ребенок, как ты можешь быть мне ненужной?

Она выдвигает ящик комода, достает гребень, расчесывает волосы, не глядя в зеркало. Собирает аккуратный пучок на макушке, подкалывает его шпильками. Раттлер смотрит на дочь и не узнает ее.

«Она была такой сразу после перерождения. Пустой», – думает он с тоской.

– Малышка, Коппер о тебе беспокоится. Почему ты его избегаешь?

«У Коппера насыщенная личная жизнь. То Пенни Лейн, то Хлоя. Зачем ему еще и я?»

– Ло, при чем тут его личная жизнь? Он наш друг, он тебя с пеленок знает!

«Я лишняя, папа. Больше нет тех, с кем я могу быть рядом, не мешая. Я сейчас всем помеха. Даже тебе».

Пустой, ничего не выражающий взгляд. Прямая линия сомкнутых губ. Пыльное, пропахшее сердечными каплями материнское платье.

«Оставь меня одну, папа».

И он говорит, пытаясь схватиться за единственную соломинку:

– Я приехал с Брендоном. Помнишь его? Спустись хотя бы поздороваться. Ему сейчас очень нужна поддержка.

Под дугами опущенных ресниц мелькает что-то отличное от равнодушия. Долорес беззвучно шевелит губами, генералу приходится угадывать.

«Я приду».

Сэр Уильям целует дочь в бледную щеку, просит поторопиться и спешит в комнату Коппера. Не обнаружив подполковника там, Раттлер спускается в подвал, переоборудованный под мастерскую.

Коппер сидит на хромоногом табурете спиной к входной двери и увлеченно играет в шахматы с Часовщиком. Увидев вошедшего генерала, девушка поднимается на ноги и напряженно следит за ним сквозь прутья решетки.

– Здравствуй, Пенни, – кивает Раттлер. – Ну и кто кого?

Часовщик не удостаивает его ответом. Отходит вглубь клетки, садится по-турецки на деревянный топчан, кладет на колени руки и закрывает глаза. Раттлер берет с доски черную фигуру: это вставший на дыбы медведь с оскаленной пастью.

– Откуда в шахматах медведь? – спрашивает генерал Коппера.

«Это ферзь. Пенни попросила вырезать его в виде медведя».