Игры Фортуны

Генерал-фельдмаршал Миних был любим своими солдатами, вернее, умел быть любим ими. Прибывший в Россию еще на закате великого царствования Петра в качестве военного инженера, он провел здесь достаточно времени, чтобы узнать страну, ее людей и понять многое. До сих пор говоривший по-русски с заметным немецким акцентом, он, тем не менее, в совершенстве владел теми простонародными выражениями, которыми объяснялись между собою русские солдаты. Матерно генерал-фельдмаршал ругался столь виртуозно, что даже русский генерал-майор Хрущов, признанный в Первой армии знаток этого лексикона, поглядывал на него с уважением. Сам происходивший не из титулованной знати, Бурхард Кристоф Миних не упускал случая вылезти из своего удобного возка и приветливо поговорить с проходящим пехотным полком или, взобравшись в боевое седло, тяжелой рысью проскакать вдоль строя, подбадривая солдат едреной шуткой и добрым словом. «Батька наш Богдан Христофорыч, виват!» — радостно кричали солдаты, и их пыльные шляпы и грязные парики летели вверх. Наблюдая за подобной сценой, Антон-Ульрих Брауншвейгский как-то раз признался Мюнхгаузену:

— Простые люди этой страны напоминают мне детей. Они столь же наивны душой и столь же не умеют ограничивать себя ни в добродетели, ни в пороке…  Но, главное, они так же отзывчивы на простую ласку, доверчивы к тому, кто добр с ними, или кажется им таковым. Они готовы прощать ему все и следовать за ним всюду!

Не одним лишь ласковым словом снискал опытный воин Миних солдатское расположение. Петр Великий не знал предела своим силам в могучих до безумия стремлениям своих, и того же требовал от шедших за ним. Поэтому густо устлал дороги своих побед и поражений солдатскими костями — обычному человеку не под силу было выдержать бремя, которое нес северный титан. Генерал-фельдмаршал Миних хорошо знал, где наступает предел солдатским силам, и незадолго до этого всегда давал своему войску отдых — достаточный, чтобы подкрепиться сном и едой. Он вдоволь кормил солдата походной пищей — сухарями, кашей и даже мясной убоиной. Давали и водку — солдатское утешение. Миних не страшился для этого отягчать свои походы грузным обозом и ревущими стадами обреченного на заклание скота, твердо зная, что где проиграет в быстроте — выиграет в солдатских силах. Солдаты тысячами мерли и в походах Миниха, но это не умаляло их доверия генерал-фельдмаршалу. «Противу чумы да холеры даже Богдан Христофорыч не могет, — судачили у бивуачных костров усатые служаки. — И супротив неприятеля раз совладает, другой раз — сам бит. Но добер, батька, и нашего брата-солдата понимание имеет!»

Популярен был Миних и среди офицеров, при чем почти по той же причине. На его уютной квартире при стоянках и в обширном тенистом шатре на походе можно было приятно отдохнуть, выпить хорошего вина, послушать лихие распевы солдат-песенников или берущий за душу голос какой-нибудь местной певуньи, выслушать занимательные беседы много повидавших генералов о былых баталиях и приключениях. Бурхард Кристоф Миних собирал из своих иностранных и русских сподвижников некое подобие походного общества, жившего подобием светской жизни. Все прекрасно отдавали себе отчет, что так старому хитрецу удобнее держать под своею рукой эту блестящую военную и придворную братию и выведать, что у кого на уме, и все же любили эти вечерние ассамблеи у Миниха.

* * *

До среднего течения Днепра армия спустилась на бесчисленных речных судах и галерах Брянской флотилии. Сгрузившись на берег с великим шумом и столпотворением, войска стали тотчас строиться в походные порядок и выступать к Бугу. Начиналось лето, кругом украшалась буйными цветами украинская равнина, высоко в синеве щебетали птицы, и солнце сияло радостно — ликующей природе не было дело до копошащегося огромного людского муравейника у торжественно сверкающей ленты Днепра.

Поначалу войска шли весело, с песнями. Перед пыльными колоннами пехоты выскакивали вперед удалые ложкари, и, отстукивая деревянными ложками такт, пускались вприсядку, выкидывая коленца. Взвивался звонкий молодой голос запевалы, и шагающие с фузеями на плечах роты подхватывали строевую. Отставая даже от споро шедшей пехоты, вразнобой плелись драгунские эскадроны на тощих, худо выезженных лошадях. Высокомерно поглядывая на «ездящую пехтуру», их легко обгоняли «доброконные» и нарядные всадники гусарского корпуса, созданного тщанием самого Миниха из сербов, венгерцев, валахов и прочих вольнолюбивых народов. Присоединившиеся к войску полки запорожских казаков на своих низкорослых сильных бахматах[33] уходили далеко вперед, разворачиваясь на пути армии завесой чутких разъездов. Они-то хорошо знали, насколько обманчив покой на многострадальных землях Запорожья, и как словно ниоткуда умеют появляться здесь татарские чамбулы[34].