Игры сознания. Нейронаука / психика / психология

Вариативность отмечается при сравнении культур, считающихся более коллективистскими, с культурами, поощряющими индивидуализм. В кросскультурных исследованиях такое деление культур пользуется большой популярностью. Это простой и доступный способ классифицировать культуры на типы, не отвлекаясь на параметры вроде уровня жизни, религиозности общества, политического устройства.

Замечено, что у мигрантов из развивающихся стран психозы протекают легче и лучше лечатся, чем у коренных жителей Запада [1]. Предположительно из-за того, что мигранты воспитывались в более социоцентричной культуре, а значит, развили в себе такие качества, как общительность, эмпатия и способность к кооперации.

Иногда медиаторами[51] в статистическом анализе силы симптомов являются качества, которые можно объединить понятием «социальная компетенция», т. е. умение жить с людьми. Почему общительность коррелирует с тяжестью психоза – вопрос такой же занимательный, как и вопрос о том, почему общительность и эмпатия по умолчанию принимаются как естественное следствие воспитания в социоцентричной культуре. Легко можно представить человека, выросшего в среде, пропитанной духом коллективизма, приученного быть альтруистом и думать в первую очередь о благе общества, но в результате не имеющего ни склонности к эмпатии, ни вкуса к общению.

Вариативность галлюцинаций непросто объяснить коллективистским или индивидуалистическим менталитетом. Известны исследования, в которых сравнивались данные о распространенности симптомов шизофрении в разных странах мира. В некоторых странах обнаруживается относительно высокая частота визуальных галлюцинаций – в основном в Западной Африке и на Ближнем Востоке [2]. У мигрантов звуковые галлюцинации фиксируются чаще, чем у их соотечественников, оставшихся на родине.

Есть предположение, что на характер преобладающих галлюцинаций влияет присущий культуре паттерн восприятия информации: на Западе фокусируются на первоплановом и конкретном, а на Востоке – на фоновом и неопределенном.

Патопластичность[52] психических заболеваний проявляется также в фабуле бреда преследования, который встречается во всех культурах, но различается сюжетно [3]. В исламских странах почему-то реже встречается тема вины и религиозная сюжетика [4].

На Западе фабула бреда менялась вместе с трансформацией культурного ландшафта. В Австрии в период с 1856 по 2004 г. снизилась частотность тем, связанных с религией, комплексом вины и ипохондрией. Зато на том же уровне «популярности» остались главные темы бреда: преследование (80–85 %) и величие (40 %) [4].

Важно учитывать то, что не только пациент концептуализирует свой субъективный опыт с помощью языка, но и национальная культура проделывает подобную работу. Явление, которое, как утверждает психиатрия, носит универсальный, общечеловеческий характер, должно обрести свое семантическое поле в национальном языке. Как минимум у болезни должно появиться свое название.

Например, шизофрения. Во всех европейских языках эта болезнь называется одинаково. Для описания определенного состояния психики некогда была использована метафора «расколотое сознание». Блейлер считал, что в этом суть шизофрении – потеря личностью единства. Выбор слова не нравился Фрейду, который находил примеры того, как личность распадалась и при других расстройствах психической жизни. С точки зрения Ясперса, термин не идеален, потому что раскол психики у так называемых шизофреников встречается не всегда.

В наши дни об этимологии этого популярного медицинского термина знают, прямо скажем, далеко не все, кто им пользуется. В русском языке «шизофрения» звучит просто как еще одно иностранное слово в ряду сотен таких же медицинских терминов.

При переводе на языки с иероглифическим письмом пришлось использовать наглядное изображение метафоры «расколотое сознание». Японский перевод включает в себя три слова, которые по отдельности обозначают «сознание», «расколотый» и «болезнь». При этом использованный перевод слова «расколотый» явно указывал на состояние катастрофической дезорганизации и тотальной поломки. Японский термин, таким образом, неизбежно усиливает предубеждения относительно больных шизофренией. Словесно и наглядно дается описание разрушенного, т. е. неполноценного ума человека[53].

В европейской истории тоже есть примеры стигматизирующих названий болезней, звучащих как словесные клейма. Шарко, как известно, в свое время удивил научную общественность психологическим учением об истерии, которая одним названием (hystera – матка) вроде бы указывала на первопричину недуга (в русском лексиконе, кстати, так и остался весьма стигматизирующий вариант – «бешенство матки»).