Иисус глазами очевидцев Первые дни христианства: живые голоса свидетелей

В эллинистической начальной школе xpuu о знаменитостях и изречения великих учителей заучивались наизусть; однако ученикам преподавали и искусство изменения хрий — их сокращения, расширения и т. д[741]. Эти навыки считались необходимыми для составления речей и просто для умения складно вести беседу. Заучивание некоторых текстов требовало воспроизведения слово в слово; другие типы материала допускали более свободное запоминание. В пересказе истории сюжет был важнее слов, хотя некоторые ключевые фразы требовали более или менее точного воспроизведения. В иудейском контексте дословного заучивания требовало, разумеется, Писание; другие письменные тексты — такие, как «Библейские древности» Псевдо–Филона — также могли заучиваться для устного исполнения в синагогах, однако здесь строго дословного воспроизведения не требовалось[742].

Таким образом, для запоминания не всегда было необходимо заучивать слово в слово; однако в какой–то степени следовало заучивать в сознательном стремлении изучить традицию, чтобы иметь возможность передавать ее дальше. Единственной альтернативой этому было бы доверие к «стихийной» памяти, ненадежной и капризной. Иногда полагают, что у обитателей преимущественно устных сообществ память была развита лучше, чем у нас[743]. Быть может, вернее сказать, что в обществах, где на свою память приходилось полагаться во многих вопросах, в которых теперь нам на помощь приходит письмо, люди больше заботились о запоминании и чаще использовали мнемонические приемы. Память была не просто способностью, но жизненно необходимым искусством, в помощь которому создавались специальные техники[744]. В красноречивом стихе из «Апокалипсиса Варуха» Бог говорит: «Слушай, Варух, слово это, и запиши в памяти сердца своего все, что узнаешь» (2 Варух 50:1). Память здесь изображается как книга, в которую ее хозяин записывает воспоминания (см. также Притч 3:3; 7:3)[745]. Иными словами, сохранение информации в памяти — это сознательное действие, требующее навыка и умения, сравнимое с пометками в записной книжке. Далее Варух переносит эти слова из «записной книжки» памяти в реальную, письменную книгу. То же самое говорит Ириней о преданиях, услышанных им от Поликарпа: «Я тогда внимательно это слушал и записывал не на бумаге, а в сердце» (по Евсевию, Церковная история, 5.20.7).

Самый пространный пример воспроизведения предания об Иисусе у Павла — к которому, в связи с его ранней датировкой, мы уже не раз обращались — приходит нам на помощь и здесь. Лексическая близость 1 Кор 11:23–25 и Лк 22:19–20 не может быть объяснена литературной зависимостью одного текста от другого, поскольку Евангелие от Луки было Павлу неизвестно и Лука не показывает никаких признаков знакомства с посланиями Павла. Такое лексическое сходство можно объяснить лишь заученной (по–гречески) практически слово в слово устной традицией. Стоит отметить: хотя создается впечатление, что Павел ожидает от своих слушателей хорошего знания этого устного текста — вполне возможно, что от общины в целом он ждет только общего знакомства с его смыслом, а знание текста с высокой степенью дословности, почти наизусть[746] предоставляет специальным учителям, выполняющим в общине роль хранителей традиции.

В преимущественно устном сообществе не только учащиеся прилагают специальные усилия для запоминания новой информации, но и учителя формулируют свое учение так, чтобы его было легко запомнить. Не раз отмечалось: учение Иисуса в его классических формах, встречающихся у синоптиков, построено так, чтобы облегчить запоминание. Афоризмы коротки и выразительны, притчи имеют ясный и относительно простой сюжет. Даже в переводе на греческий — единственной известной нам форме — речения Иисуса очень поэтичны, отличаются широким использованием параллелизмов; восстанавливая их арамейские оригиналы, специалисты обнаруживают в них аллитерацию, ассонансы, рифмы, ритм и игру слов[747]. Очевидно, эти формулировки не были созданы Иисусом «с нуля», непосредственно в ходе проповеди: они были тщательно продуманы и отточены — как оболочка, благодаря которой его учение останется в памяти слушателей, так что они смогут воспроизводить его, повторять, передавать другим и жить согласно ему. Разумеется, невозможно предположить, что из таких афоризмов состояло все учение Иисуса. Иисус, несомненно, учил более пространно: речения и притчи служили своего рода «моралью» его учения, краткой, но стимулирующей мысль; эти «итоги» его слушатели могли заносить в записную книжку памяти, чтобы обращаться к ним при необходимости. (Понятно, что именно эти «итоги» сохранились в памяти учеников, так что, когда авторы синоптических Евангелий хотят воспроизвести пространные поучения Иисуса, то по большей части обращаются к собраниям таких речений.)