Один из многих моментов, вызвавших враждебность, — это акция и высказывание против храма. Независимо оттого, каким было положительное значение этой акции, она не могла не нанести удар по благочестию многих людей. Предсказание или угроза разрушения храма едва ли могли улучшить дело. Чтобы усмотреть в этом оскорбление, нам нет необходимости предполагать, что Иисуса неправильно поняли или что его слово и дело создали какую «то реальную угрозу физической безопасности святого места. Только верившие, что он действительно знал о намерениях Бога и говорил от его имени, могли выслушать его предсказание или угрозу разрушения храма, не испытав, по меньшей мере, смятения. Такие слова возбуждают разного рода эмоции, несмотря на то, что все и каждый могли видеть, что Иисус не в состоянии разрушить храм. Если он волновал толпу и возбуждал беспокойство, мы без труда можем понять, почему против него были приняты меры. Но даже если он привлек к себе сравнительно мало внимания, все равно легко понять, почему в его действиях могли видеть потенциальную угрозу спокойствию и порядку. Мы не можем точно сказать, сколь многие были настроены враждебно по отношению к Иисусу, потому что мы вообще не знаем, насколько велико было его общественное влияние (см, ниже), но угроза храму должна была оскорбить многих.
Притязание на то, что он говорит от имени Бога — в сущности, притязание на роль пророка — могло встретить некоторое общественное одобрение (по крайней мере до инцидента в храме), но едва ли могло расположить к нему общепризнанных лидеров иудаизма, высших священников и «влиятельных» мирян 5*. Можно предположить, что эти люди смотрели на возмутителей или потенциальных возмутителей народных масс с недоверием, и это, без сомнения, объяснялось обычными причинами: сочетанием своекорыстия и искреннего несогласия. Рассказы Иосифа Флавия о пророках, на которые мы так часто ссылались, показывают, что возмутители масс могли представлять опасность. Еврейские лидеры вполне могли выступить против харизматического лидера даже в случае, если не опасались за свое положение Возможно, они всего лишь хотели спасти свой народ от прямых акций римлян, (Это рассуждение полностью приведено в Ин 11:50.) В общей категории «харизматических лидеров» Иисус, очевидно, представлял значительно меньшую угрозу, чем Египтянин, но всякий, кто притязал на то, что он говорит от имени Бога, и кто привлекал к себе последователей, мог вызвать тревогу у тех, кто был озабочен сохранением довольно шаткого status quo в отношениях с Римом. Руководители были бы встревожены, даже если бы они не подозревали главное действующее лицо в тайном формировании вооруженных отрядов и хранении оружия. Разговор о «царстве» мог возбуждать толпу, а волнение масс могло быть опасным. Казнь Иоанна Крестителя прекрасно иллюстрирует эту мысль. Он не представлял никакой военной угрозы, но он действительно возбуждал волнение в народе. Этого было достаточно 60.
Можно предположить, что обращение Иисуса к грешникам еще больше дискредитировало его в глазах обыкновенных набожных евреев. Если его слушатели понимали его слова как оспаривание адекватности закона, это могло оскорбить всех. Включение грешников в царство хотя и отрицает важность соблюдения закона, но в сравнении с жестом против храма выглядит более умозрительным и само по себе, вероятно, не было фатальным оскорблением. Может быть, из-за богословской значимости этого вопроса мы, говоря о взаимоотношениях Иисуса с другими людьми, придаем ему слишком большое значение. Думаю, не боясь ошибиться, можно сказать, что набожных людей могли раздражать слова самопровозглашенного глашатая Бога о том, что вопиющие грешники опередят их в царстве: раздражать, но не напутать. В конце концов, они не думали, что Иисус действительно знает, как это будет. Однако обращение к грешникам подчеркивает также и его притязания. Видимо, Иисус не доходит до крайности и не утверждает, что только тс, кто следует за ним, окажутся в царстве 61; тем не менее он утверждает не только свое право говорить от имени Бога, но и то, что Бог перевернет существующий порядок. Последние станут первыми. Если бы он выступал от имени Бога, но со стандартной вестью (например, что нечестивые должны раскаяться, возместить убытки и жить в соответствии с законом), оскорбительность его притязаний, вероятно, была бы меньшей.