Иисус. Картины жизни

Главной причиной печального поворота в Его делах было противодействие им «специалистов», «строителей» – книжников и фарисеев (Мф 21:42). Поначалу они действовали незаметно, вроде бы оставаясь в стороне, но делали все, чтобы люди охладели к Нему. Ими руководило все более отчетливо осознаваемое раздражение к этому неуместному явлению, противоречащему всем правилам их школы. Такой кроткий и смиренный, Он ни с кем из них не считался и вел себя так, будто другие для Него ровным счетом ничего не значат – это «непростительно». К тому же они, конечно, чувствовали, что поступал Он так не из дерзости, а потому, что все так и было на самом деле, и это больше всего задевало их. Спаситель поставил их в куда более трудное положение, чем мы сегодня можем представить. Они жили только тем, что было известно им об откровениях и деяниях Божьих, случившихся в давние времена, и никак не могли взять в толк, что тогда это происходило так же просто и естественно, как это происходит сейчас у Иисуса. Но для пророка Он был слишком прост, во всяком случае, уж никак не похож на пророков древности: скорее, на обычного человека. Те, к примеру, часто получали явные, небывалые откровения, этот же никогда и не утверждал, что с Ним такое было, Он, объясняя все бесхитростно, как-то по-детски, словно говорит только что услышанное от Своего Отца. К тому же пророки близко к сердцу принимали положение дел в стране, радели за свое отечество, Он же ко всему был равнодушен; все Его помыслы были только о человеке как таковом, и, по большому счету, иного блага, нежели Царство Божие, для Него не существовало. Все прочие цели, по Его разумению, не стоили того, чтобы отдавать силы, сердце и время.

К великим мыслям Иисуса они относились заведомо отрицательно – ведь у них было «более основательное знание Священного Писания». Возможно, они считали, что Он не понимал пророков, которые, как им известно, толковали лишь о суде над язычниками. Иисус же, к их негодованию, возлагал на язычников большие надежды, можно сказать, делал ставку на них и все определеннее говорил об этом.

От сего отнюдь не «малого стада», а напротив – многочисленного, к Иисусу отнюдь не расположенного, исходило тщательно скрываемое, но упорное противодействие. Правда, фарисеи во всеуслышание заявляли, что они нейтральны и их благородная позиция – «наблюдательная», но как раз этим «благородством» немало препятствовали Ему. Да и делалось это отнюдь не из честных побуждений, о чем говорит хотя бы их подозрение, что Иисус «изгоняет бесов силою князя бесовского».

«Наблюдая», они предрекали Его делу скорый и бесславный конец, при этом тайком делая все от них зависящее, чтобы предвещаемое исполнилось в самом худшем виде.

Последствия всего этого представить себе нетрудно.

И Спаситель видел, как Его, со всем тем сокровенным, истинным, чем жило Его сердце и что было целью Его существования, все сильнее отстраняли от жизни народа, вытесняли из нее, отвергали, исключали из общества людей, создающих атмосферу своего времени, – авторитетных, образованных, живущих в городах. Понимали Спасителя лишь люди, занимавшие в обществе место незначительное, бедные, порой даже и понятия не имевшие о том, что такое благочестие.

Больше всего Спасителя удручало, что Его отвергает именно тот класс людей, который, как правило, творит историю в целом, так называемую мировую историю. «Мое дело, как дело Израиля, да и всего мира на грани краха», – наверное, чисто по-человечески думал Он. Если бы дело Иисуса потерпело крах, это означало бы гибель Израиля, гибель мира. Мир в его самом лучшем образе, сулящем столько надежд, – Израиль, наследовавший библейскую веру, Его и отверг, а вместе с Ним он отвергал и то невиданное искупление, которое было уже совсем близко и могло совершиться во всем своем великолепии. Для мира как такового это означает суд, гибель; но Спаситель не отступится от Своего дела, Он готов погибнуть ради спасения мира. И Ему видятся первые всполохи приближающейся смерти.

Это тем более глубоко тревожит Спасителя, что в том явлении Ему открывается нечто неотвратимое, неумолимо надвигающееся на Него. Он чувствует, что в этой самоуверенной духовной среде, кичащейся своим высоким мышлением, благонравием и даже верой, прикованной в то же время к земному, мирскому, опутанной уже пустыми традициями и скрыто от этого страдающей, в этой среде безраздельно властвует тьма, и ее власть продлится еще долго. Тьма эта – узы смерти, опутавшие их мысли, крепость, пока неприступная, закрывающая путь продвижению Его духа.