Иисус. Картины жизни

В третьей картине показано, как глубоко проникает Иисус в серьезность нашего положения. Он видит окружающих Его людей в свете вечности. В их утонченной субботней беседе, на первый взгляд гармонично сочетающей в себе телесные и духовные наслаждения, земная жизнь предстает прекрасной и совершенной. Но что она такое и какова отражающаяся в ней духовная жизнь? Мечта, сон, но смерть со страшной беспощадностью прервет его – и мы очнемся. Вправе ли был Спаситель утаить это от хозяина, чтобы тот однажды «из пламени» с упреком воззвал к Нему: «Ты ведь был моим гостем, почему же меня не предостерег?» Мы, так называемые лучшие представители общества, люди «образованные», часто рады незамысловатому, иллюзорному счастью, охотно обманывая себя. Мы живем bel etage, на прекрасном втором этаже здания, называемого человеческой жизнью, где на первом этаже и в подвале поселились беды, нужда. Мы возвышаемся над этим, кичась мудростью, ибо наши знания обширны и разнообразны, они, по сути, и сформировали нашу нравственность; но ведь наши представления о жизни и бытии поверхностны. Мы даже и не подозреваем пугающую серьезность всего, что окружает наше бытие, поскольку сокровеннейшие нити, из которых оно соткано, в своем большинстве от нас скрыты, и нам весьма непросто внутренне осознать всю реальность Бога Живого, на своем опыте постичь Его руку, протянутую нам в Иисусе. Могущественно звучит сказанное Шиллером:

Как в мир ликующих нежданно,

Виденьем страшным, на порог

Стопою тяжкой великана

Необоримый всходит рок –

И вмиг смолкают гул и крики

Под грозным взором пришлеца,

И ниц склоняются владыки,

И маски падают с лица,

И перед правдой непреложной

Бледнеет мир пустой и ложный[96].

Но все проходит – и на одре страданий или на смертном одре «маски падут с лица», и нет больше набожного, ученого, знатного и богатого, а есть нагой человек, представший пред Богом, Судией, Который судит, «невзирая на личности». Порой на наших масках, или личинах, возникают трещины, но они быстро затягиваются. Вот как замечательно устроен наш мир. Нечего сказать – остроумно придумано. И сон продолжается.

Будь Спаситель теоретиком, Он, скорее всего, произнес бы речь в нашем духе. Голод, взывающий к Нему с того самого первого этажа – этой страны несчастья – просил у Него не только хлеба, но и поучений, и Его слова, как правило, тотчас же находили отклик в сердцах его обитателей, хорошо понимающих всю глубину Им сказанного. Здесь же, за этим столом, мнения и взгляды Иисуса сначала «проверялись»; но как? Они должны были соответствовать понятиям, принятым в этом «компетентном» обществе, и быть в согласии с тем сном, годились для того сна, в противном случае они считались неприемлемыми.

Но Спаситель говорит не так, как мы, живущие на верхнем этаже, считающие теорию превыше всего. Он говорит как практик, как обитатель нижнего этажа. Как знать, может быть, глядя на все эти выставленные на столе яства, Иисус думал обо всех милых Его сердцу бедных и несчастных людях, толпящихся у дома фарисейского начальника, и о калеке, и о прежде расслабленном, которых охотно угостил бы теми кушаньями. По-братски тепло обращается Он к хозяину, больше из сочувствия к нему, нежели к страждущим: «Как Мне хотелось бы, чтобы те несчастные возблагодарили тебя «в воскресении праведных!». Душевные слова, сказанные всем нам от лица несчастных и во спасение всех нас.

Мы переходим к четвертой картине.

После этих слов Иисуса беседа приняла иное направление, душу отнюдь не услаждающее, а, скорее, вызывающее чувства малоприятные. Тогда некто из гостей, желая придать ей отвлеченно-назидательный характер, с оттенком дружелюбия заметил: «Блажен, Кто вкусит хлеба в Царствии Божием», процитировав известную мысль Спасителя, как бы предлагая Ему другую тему для разговора. Сказанное словно коснулось глубочайшей раны на сердце Иисуса, образовавшейся при виде этого общества. Он думал о Своих бедняках, которые чувствуют Царство Божие, когда Он с ними, знал, что Его слово для них подобно хлебу, который питает их во благо. Здесь же Иисус чувствовал Себя лишним. Нужно, конечно, беседовать о Божественном, но на равных, одинаково уважая мнения всех собеседников. Но они сыты, им недостает безыскусности в рассуждениях. Как это часто бывает в подобных собраниях, каждому хотелось больше быть услышанным другими, дабы они оценили по достоинству блеск его ума, чем слушать и учиться самому. Об этом (и не только) Его следующая притча.