Иисус — крушение большого мифа

И странен он, прежде всего, своей наивностью. Пилат несомненно прекрасно знал, что «иудейство» клана Иродов всегда было, мягко говоря, под большим вопросом, поскольку, во-первых, глава клана, Ирод Великий был не иудеем, а идумеем, то есть представителем совсем другой народности. К тому же и он сам, и все его потомки были по своей культуре и образу жизни куда ближе к римлянам, нежели к Иудеям. Так что всерьез рассчитывать на то, что мнение Ирода Антипы относительно Иисуса будет воспринято, как некий существенный аргумент и окажет влияние на решение иудейской религиозной верхушки, было просто невозможно.

Мог ли Пилат, сам находясь в колебаниях относительно решения по Иисусу, пожелать узнать мнение еще одной стороны, занимающей как бы промежуточное положение между ним и фанатичными Иудеями? Да, в общем-то, едва ли возможно и это. Во-первых, ни в одном тексте нет указаний на какие-либо колебания у Пилата относительно того, что он считал Иисуса ни в чем не виновным. А во-вторых, он отсылал Иисуса к человеку, с которым сам находился на тот момент во враждебных отношениях (Лк.23:12), что делает весьма сомнительным возможность появления у Пилата желания узнать в этом деле мнение того, кого он числил в своих недругах.

Так зачем же? И вот тут я предлагаю обратить особое внимание на этот самый текст 12 стиха, 23 главы Евангелия от Луки, на который я только что сослался. Ведь этот текст говорит не только о том, что Пилат и Ирод Антипа находились во враждебных отношениях, но и о том, что они после этого случая с Иисусом почему-то вдруг помирились друг с другом! И вот это уже совершенно непонятно, если следовать только прямому смыслу текстов Луки, описывающих встречу Иисуса с Иродом Антипой, а не читать их, как говорится, «между строк»…

Ведь прямое содержание текста говорит о том, что эта встреча прошла из рук вон плохо. Ирод хотел лишь, чтобы Иисус позабавил его, как фокусник, Иисус же на контакт с ним не шел, и не только ничего не сотворил, но и на все его вопросы ответил лишь упорным молчанием. Ирода такое поведение Иисуса почему-то не оскорбило и не разозлило, а, как ни странно, лишь позабавило, так что «уничижив его и насмеявшись над ним», он «одел его в светлую одежду и отослал обратно к Пилату» (Лк23:11).

В этой сцене, надо сказать, странно, ну просто абсолютно все! И какое-то, прямо-таки, ангельское терпение, проявленное Иродом по отношению к продолжавшему свою строптивую линию поведения Иисусу. И то, что он, так ни в чем относительно Иисуса и не разобравшись, но, тем не менее, поиздевавшись над ним, с этим и отослал его обратно к Пилату, после чего Пилат вдруг сделался Ироду другом.

В честь чего это? Ирод ничем Пилату не помог, да и его издевательства и насмешки над Иисусом, человеком, к которому Пилат испытывал явную личную симпатию, тоже едва ли могли послужить основанием для дружбы. И тем не менее, Лука пишет, что после этого случая Пилат и Ирод Антипа сделались друзьями. Что-то здесь явно не договаривается, но что именно?..

Чтобы понять это, давайте присмотримся к одной, на первый взгляд, малозначительной детали текста, которая, однако, как маленький ключик, поможет нам открыть те массивные врата, за которыми здесь скрывается правда. А именно — к словам о том, что прежде чем отослать Иисуса обратно к Пилату, Ирод «одел его в светлую одежду». И прежде всего, обратим внимание на то, что словом «светлый» в синодальном переводе Нового Завета, переводится греческое слово «лампрос», которое на самом деле имеет значение… «блестящий, сияющий, роскошный»!

То есть, в конце встречи, прошедшей согласно предшествующему тексту, далеко не в позитивном ключе и не по-дружески, Ирод вдруг одевает Иисуса в роскошную, блестящую, сияюще-белую одежду! Как же можно расценить этот яркий, в прямом и переносном смысле, жест царя Галилеи и Переи?

Христианское богословие, недолго думая, причисляет его к прочим издевательствам над Иисусом, считая, что Ирод нарядил его в драгоценную одежду в качестве насмешки и дополнительного унижения. И это действительно можно было бы трактовать именно таким образом, если бы не несколько весьма существенных «но».

Первое «но» — это то, что, как мы знаем, носить одежду белого цвета было исключительной привилегией римских граждан, причем привилегией, которой пользовались, главным образом, римские патриции. Так что, взять и в насмешку нарядить какого-то, трижды презренного, иудейского арестанта не просто даже в белую одежду, а в драгоценную белую одежду, то есть — в одежду, являющуюся эксклюзивной привилегией римской знати, было бы ничем иным, как насмешкой и оскорблением, прежде всего, именно этой самой знати!