Их было 999. В первом поезде в Аушвиц

Роза вместе с четырьмя подругами пришли на вокзал и забрались в открытый угольный вагон, заполненный узниками-мужчинами. Поначалу девушки перепугались, но мужчины вели себя с ними по-доброму и, когда состав остановился, посоветовали сказать, что они-де залезли в этот вагон по приказу. По пути Роза по направлению движения видела, что они едут на юг, и надеялась, что это будет Словакия. Транспорт и в самом деле задел западный краешек Словакии, но потом пересек границу и продолжил свой пыхтящий шаг уже по Австрии, доставив девушек в концлагерь Маутхаузен. У Розы внутри все оборвалось. Неужели она так и не увидит воли?

Тем временем еще две или три тысячи узниц, среди которых была Линда, продолжали марш. Они шагали уже почти неделю, но в итоге их тоже привели в Водзислав-Слёнски и погрузили в открытые угольные вагоны. Некоторые из девушек заползли под состав, к месту стыка с локомотивом – там теплее, но главное – не это. Главное – вентиль с капающей горячей водой, а воды у них в организме почти не осталось. «У нас ничего другого не было». Линда вместе с другими узницами жадно глотали эти капли.

После недели марша по снежным заносам практически без пищи большинство девушек окончательно превратились в бессильных, беспомощных существ. В один из угольных вагонов запихнули сотню узниц, включая и Линду. Там можно было только стоять. «Многие погибли». Остававшиеся в живых не могли одновременно заботиться и о мертвых, и о собственном выживании. У них не было иного выбора, кроме как скидывать тела за борт вагона.

Сегодня это может прозвучать цинично, но мертвые тела крали тепло у живых. «Мы, само собой, снимали с них все, чем можно воспользоваться», лишь бы согреться. Они не сомневались, что умершие девушки сами бы хотели, чтобы оставшиеся взяли их вещи. «Я не знаю, сколько мы ехали. Не могу сказать. Но голод – вы даже не представляете… насколько это мучительно. – Голос Линды надламывается. В глазах стоят слезы. – Это хуже, чем болезнь. Голод – это очень мучительно…» Линде требуется время, чтобы успокоиться. Она возобновляет рассказ, продолжая плакать, запинаясь, с трудом сглатывая комок, отведя взгляд в сторону: «Этот… этот транспорт от Водзислава до Равенсбрюка, это было худшее, что я когда-либо испытывала – когда ты до смерти замерз, когда тебе приходится выкидывать тела своих товарок, которые вынесли три года в Аушвице». И все ради того, чтобы добраться до Равенсбрюка, где для них не было места. Не было еды. Не было ничего.

27 января – в тот же день, когда транспорт Линды доехал до Равенсбрюка, – русские вошли в Аушвиц и Биркенау. Незадолго до этого немцы подожгли 30 складских бараков «Канады». По прибытии русских остатки домов еще тлели, и «в шести не сгоревших дотла бараках нашли свыше миллиона предметов мужской и женской верхней одежды». Также в лагерях обнаружили «более 600 мертвых узников и узниц, либо расстрелянных, либо погибших иной смертью в последние несколько дней». Из 5800 заключенных, остававшихся на тот момент в Биркенау, – 4000 женщин. Был ли среди них кто-нибудь с первого транспорта, неизвестно.

Выживешь ты или нет после марша смерти, во многом зависело от того, в какой лагерь попадешь, и из тех лагерей, куда распределяли узниц, самым смертоносным был Берген-Бельзен. «Очень плохой лагерь, – рассказывает Ирена. – Все болели, все спали на полу. Просто голый пол. Нам давали хлеб с водой и больше ничего».

Ирене повезло – ее узнала и тайком забрала в свою секцию давняя знакомая, с которой их вместе везли в первом транспорте и которую, вероятно, перевели в Берген-Бельзен в октябре вместе с Бертой. Скорее всего, Ирена смогла там уцелеть именно благодаря доброте Ружены Бороковиц. Во время депортации в Аушвиц в 1942 году Ружене было 19.

Эрика, сестра Ивана Раухвергера, прошла марш смерти от Равенсбрюка до Берген-Бельзена, и она рассказывает, как они выкапывали из-под снега и ели мерзлую траву. Ее спасли две землячки. Одна из них работала на кухне, она принесла Эрике три вареные картофелины. «Вторая была женой учителя младших классов, который преподавал у Эрики, и она как-то смогла устроить ее в детский барак». В детском бараке не нужно было рано вставать на поверку, где эсэсовцы убивали узников направо и налево, но самое главное – там меньше болели. «Не прошло и недели после этого», как обе женщины, помогавшие ей, умерли от тифа. Среди детей, которые находились в то время в лагере вместе с Эрикой, был и Милан, племянник Ленки Герцки.