Их было 999. В первом поезде в Аушвиц

В 1950-е годы Рия Ганс Элиас (№ 1980) переехала в Израиль, и вскоре после приезда одна из бывших узниц обвинила ее в жестоком обращении с заключенными, утверждая, будто в лагере Рия ее избила. Рию арестовали, и ей пришлось защищаться. Эдита называет те обвинения вопиющей несправедливостью: ведь если кто и помогал другим, так это Рия. «Она стояла на стороне добра». Но иск был серьезным. Заявительница не просто обвиняла Рию в избиениях. «Она утверждала, – объясняет Рия, – что я, мол, не могу быть еврейкой, поскольку такие номера присваивали только немцам». Она показывает свою татуировку. В Израиле жили и другие бывшие заключенные с первого транспорта – по крайней мере несколько человек, включая Гелену. Но большинство из выживших словацких узниц попали в Аушвиц в 1944 году, а эсэсовцы к тому времени начали ставить перед номером букву, и поэтому та женщина заявила, будто четырехзначный номер Рии, начинающийся с единицы, означает, что она была капо.

Номера бывших узников Аушвица символизируют принадлежность к своего рода иерархии. Чем меньше номер, тем выше твой статус среди выживших, тем больше тебя уважают, но, с другой стороны, небольшие номера вызывают подозрение. В воздухе повисает вопрос: а как ты ухитрился выжить?

Рия наняла адвоката и смогла снять с себя обвинения, но, прежде чем ее оправдали, ей все же пришлось посидеть в израильской тюрьме – какая ирония судьбы, ведь в Аушвице ей тоже довелось побывать в камере для наказаний!

В интервью для Фонда Шоа 47 лет спустя Рия призналась, что она на самом деле не может сказать с уверенностью, что и как было в лагере: в памяти все перепуталось. «Еще неделю или две назад, – говорит она, – я была абсолютно уверена… я могла поклясться, что не била ее. Но сегодня – я теперь не знаю, ведь когда я начинаю думать об Аушвице… я была… внутри я была мертва».

Заступаясь за Рию Ганс, Эдита непоколебима. «Если она кого и стукнула, так это только для их же защиты. Новенькие не знали ни как себя вести, ни где подстерегает опасность. А Рия знала. Держу пари, Рия спасла той женщине жизнь, а та даже не подозревала об этом».

Пегги Фридман Кулик (№ 1019) и Линда Райх Бредер остались подругами на всю жизнь. Дочь Линды Даша рассказывает, что мать вместе со своими товарками по Аушвицу и «Канаде» смеялись, вспоминая, как они тайком проносили мимо эсэсовцев разные вещи. Некоторые полагают, что выжившим узникам не пристало смеяться. Но после стольких лет мук и ужасов они заслужили этот смех. У всех бывших узников, с которыми мне довелось познакомиться, – превосходное чувство юмора.

На молодых фотографиях Пегги – юная женщина, обожающая корчить смешные рожицы, несмотря на все невзгоды, выпавшие ей во время и после войны. Большинство из них не могли зачать или выносить плод. Почти у всех, кто смог зачать, беременность заканчивалась либо выкидышем, либо – ради спасения их жизни – искусственным «прерыванием», как в те времена называли аборты. У Пегги случился выкидыш, когда она носила двойню. Двух мальчиков. «Эсэсовец пнул меня ногой в спину и повредил матку». Позднее она родила сына, который появился на свет на четыре недели раньше срока.

Женщинам, выросшим в больших семьях, нелегко было смириться с тем, что у них всего один или два ребенка. Для их детей здесь тоже был повод для грусти, но по своим причинам.

«Наше поколение выросло без дедушек и бабушек, – говорит Сара Коэн, дочь Данки Корнрайх Брандель (№ 2779), племянница Рены. – Тетей, дядей, двоюродных братьев-сестер у нас тоже было очень мало. Лишь войдя в семью своего мужа, где все наши родственники с его стороны (дяди и тети – больше дюжины и несметное число их детей) собирались вместе, я узнала, как это бывает в других семьях. Когда у меня появились собственные дети, и я увидела, сколько бескорыстной любви и мудрости дарят им бабушка с дедушкой, я поняла наконец, чего лишалась в детстве».

Берта Берковиц Лаутман (№ 1048) эмигрировала в Кливленд, штат Огайо, где у нее родился сын Джеффри, которого она потом несколько раз возила в Аушвиц. Всю жизнь Берта не жалела сил на распространение знаний о холокосте среди молодежи. «Очень важно, чтобы дети ездили в те лагеря в сопровождении бывших узников, которые могут рассказать им, что холокост – это не выдумки. Нужно учиться изо всех сил, нужно постоянно исследовать эту тему. Активно работать в организациях. Когда я умру, обо всем этом позабудут. Кто тогда вспомнит?»

Ты, дорогой читатель. Ты вспомнишь.

Берта сохраняла дружеские связи со многими из девушек, которых знала по Аушвицу, и жила всего в паре кварталов от одной из своих лучших подруг, Елены Грюнвальд Цукермен (№ 1735). Елена была второй женщиной, с которой мне довелось побеседовать, и она подтвердила все то, что рассказывала Рена Корнрайх Гелиссен о попрадском транспорте и что мы с Реной изложили в нашей книге «Клятва». Во время работы над «Клятвой» я представления не имела, жив ли кто-то еще из тех девушек: Ренины ближайшие подруги Эрна и Дина на тот момент уже умерли.