Их было 999. В первом поезде в Аушвиц

В Аушвице I оставшиеся девушки тем временем испытывали тревогу за ушедших. Куда их повели? Вернутся ли они? Те несколько капо, которые сохранили человечность, в ходе своей «шепотливой кампании» заверили девушек, что исчезнувших перевели в новый лагерь. На следующее утро, когда еще часть бригад направилась в том же направлении, девушки уже отнеслись к этому спокойнее, хоть и с некоторой подозрительностью. Полный перевод женского лагеря из Аушвица I в Биркенау занял четыре дня. Линда вспоминает, что узницам, слишком больным и слабым для ходьбы на такие расстояния, позволили доехать в кузове грузовика. «Эти девушки стали первыми, кого в августе 1942 года отправили в газовые камеры». Их смерть нигде не зафиксировали.

Во время переезда возникла проблема с нумерацией. Женщины с новых словацких транспортов проходили «обработку» и регистрацию в Биркенау сразу по прибытии. Но некоторые из прибывших в июле регистрировались и получали номера еще в Аушвице I, и номера таким образом дублировались. Для наведения порядка в нумерации потребовалось несколько дней, и как именно это происходило – нам неизвестно. Возможно, старый номер перечеркивали, а под ним делали новую татуировку, но об этом нигде ничего не говорится. Представляется более вероятным, что носителей номера-дубликата попросту изымали из лагерной системы – иными словами, уничтожали.

Биркенау был пустыней в буквальном смысле. «Там все было голое, – говорит Линда. – Никаких дорог, лишь грязь да пыль. Ни единого зеленого листочка. Ни-че-го». Жившие там русские пленные ели траву. Девушки вскоре после переезда тоже стали ее есть.

Почва в Биркенау глинистая, и под палящим солнцем она затвердевала, как цемент. На дожде глина размокала и начинала засасывать ноги заключенных – от нее сводило мышцы, гнила плоть, и даже это не самое страшное. Девушки из Голландии в своих деревянных «шлепанцах» пошли к кухне в надежде разыскать что-нибудь съестное, но глина повела себя коварно. «Они утонули в грязи, – рассказывает Марги Беккер. – Никто и пальцем не пошевелил. Они просто утонули в грязи. Они были слишком нежными, слишком красивыми», чтобы выжить в Аушвице-Биркенау.

В блоке 13 размещались многие девушки из Гуменне, включая Эдиту с Леей, Гелену Цитрон (№ 1971) и Ирену Фейн (№ 1564). Берту Берковиц (№ 1048) вместе с ее землячкой и лучшей подругой Пеши Штейнер определили в блок 27. На тот момент они, вероятно, еще не были знакомы с Марги Беккер (№ 1955) из Гуменне и Еленой Цукермен (№ 1735) из Попрада, но вскоре они станут товарками по рабочей бригаде и подружатся.

Войдя в новый «дом», Эдита увидела грязные полы и «едва присыпанные соломой доски. Летом мы будем снимать с себя что-нибудь из одежды и подкладывать под голову вместо подушки». Кто бы мог подумать, что они будут скучать по тонким и неудобным соломенным матрасам Аушвица! Или по стертым одеяльцам. Сейчас у них не было ничего, кроме тряпок, оставшихся, скорее всего, после русских солдат, погибших здесь на строительстве этих склепов.

Блок разделяла на две половины кирпичная стена. Трехъярусные деревянные полки-койки были вмонтированы в секции размером с лошадиное стойло, протянувшиеся вдоль стен по обе стороны грязных проходов. Блоки имели ту же планировку, что и конюшни польской кавалерии, где содержались русские пленные. В оригинальном виде каждая конюшня могла вместить 18 лошадей. У входа располагались два просторных помещения: в одном животных кормили, а в другом держали инструменты для ухода за ними и для уборки стойл. Теперь в таком же помещении поселили людей. В двух комнатах при входе жили блоковые и штубные, которые распределяли утреннюю и вечернюю еду и назначали узниц на разные мелкие работы, вроде уборки блока. Также они должны были скрупулезно документировать жизнь – и смерть – девушек в блоке. На первых порах в каждом блоке размещалось по 500 девушек, но недолго пришлось ждать того момента, когда это число перевалило за тысячу, и спальную норму увеличили с шести девушек на койку до десяти. В холодном, сыром помещении, когда температура зимой могла опускаться до –30˚, устроиться на ночлег поближе к чугунной дровяной печке было делом исключительной важности.

При всех его ужасах в Аушвице I бытовал общинный дух – почти как в небольшом городке. А в Биркенау ты чувствовал себя, как в пустыне, каковой он, впрочем, и являлся. Единственный кусочек растительности находился в дальнем конце лагерштрассе – березовая рощица, от которой лагерь и получил свое название[53]. В Аушвице I были и другие вещи, которых в Биркенау сильно не хватало. Там, например, в подвалах капала вода, а в каждом здании стояли раковины и унитазы. Здесь же девушкам приходилось идти через весь лагерь, чтобы попасть в так называемую уборную – сколоченное из досок сооружение с 58 дырками над выгребной ямой. «Можете себе представить, как тысячам девушек дают пять минут сбегать в уборную и чтобы кто-то при этом не хотел идти? Хотели все!»