Их было 999. В первом поезде в Аушвиц

Доктор Кремер наблюдал, как этих живых мертвецов запихивают в грузовики и вывозят из женской секции в сторону газовых камер. В отличие от остальных евреек, которым позволяли соблюсти достоинство и перед «душем» воспользоваться раздевалкой, их заставили раздеться прямо у входа, поскольку их вещи не дезинфицировали, а сжигали. И тут у них, абсолютно обнаженных снаружи, внутри проснулся какой-то остаток духа, и они взмолились.

– Сжальтесь! – со слезами умоляли они эсэсовцев.

Их загнали в камеру и «газовали».

«Девушки умирали десятками и сотнями в день», – говорит Эдита. Даже если узница не могла встать на ноги, ей все равно полагалось выйти на поверку и пройти пересчет, и лишь потом ее забирали на газ. «Одну мою знакомую по Гуменне привезли на пересчет в тележке, в таких тележках мы вывозили кирпичи из домов». Ее имени Эдита не запомнила.

Если у узницы не хватало сил подняться, ее били блоковые и штубные. Одну девушку избили, и она осталась сидеть на койке, прислонившись к стене. Ее сосчитали и даже не поняли, что она уже мертва. Марги Беккер рассказывает, что покойница так и просидела с открытыми глазами несколько дней. Никто даже не заметил.

Осенние ветры убойной силы неслись по пустынным полям, продувая бараки насквозь через все щели, а щелей этих в Биркенау было куда больше, чем в Аушвице. Ветер свистел в трещинах штукатурки, кусая нежную плоть толком не защищенных одеждой девушек. Не встречая на своем пути никаких природных преград, завывающий ветер неотступно преследовал узниц даже во время их тяжелого, больше похожего на забытьё, сна. Вытертыми одеяльцами – одним на троих – как следует не укрыться. Пытаясь согреться, они жались друг к дружке, и достаточно было хоть раз кашлянуть на одеяло, чтобы инфекция распространилась дальше. Вши переползали с одной девушки на другую, перенося болезнь, которая убивала, не делая различий между узниками и эсэсовцами.

Тиф паразитирует на войнах, голоде и массовых бедствиях, и Аушвиц был как раз тем местом, где вся совокупность факторов позволила эпидемии разбушеваться в полную силу, – скученность плюс антисанитария плюс вши. «Борьба с паразитами считалась важнейшим вопросом, – вспоминает капо Луиза Мауэр, – вши были смертельным врагом». Не имея возможности принять душ, помыться, выстирать грязную форму, заключенные оказались полностью в их власти. Ежемесячная дезинфекция не спасала, тиф все равно продолжал нарастать, переходя с крысы на узника, с узника на другого узника, с того – на тюремщика. «В Аушвице целые улицы болеют тифом, – записал доктор Кремер в дневнике. – Сыпным тифом заболел оберштурмфюрер Шварц».

«Женскому лагерю досталось больше всех. Бедолаги были с ног до головы покрыты вшами и блохами», – полтора года спустя напишут в своем «Аушвицком отчете» Рудольф Врба и Альфред Ветцлер. В лагере отсутствовала подходящая сантехника, особенно для такого количества женщин. Питьевая вода была только в «единственной маленькой уборной, куда обычные узницы доступа не имели».

Больных и умирающих было столько, что их выбрасывали из бараков, складывая позади больничных блоков. Эти несчастные девушки и женщины лежали там, словно груда дров, для загрузки в крематорий. Однажды, вскоре после перемещения в Биркенау, Марги Беккер услышала, как из штабеля умирающих на земле под палящим солнцем кто-то зовет ее по имени:

– Воды, умоляю…

На фотографии их класса, сделанной в 1938/39 учебном году в гуменнской школе, Жéна Габер стоит в центре заднего ряда, возвышаясь над остальными ученицами. Она слегка наклонилась неуклюже вперед – видно, что она стесняется своего роста и тела. В те времена, вероятно, не было принято улыбаться на фото, поскольку почти все позировали с серьезными лицами. Руки сцеплены на коленях или убраны за спину. Лишь у Эдиты, стоящей в заднем ряду рядом с Жéной, руки открыты, и она касается ими сидящей впереди девушки, ее подруги, чьего имени она уже не помнит. Светлые кудри Жéны убраны назад. Подбородок опущен, и кажется, будто она уставилась, не мигая, в камеру, но чуть приподнятые уголки губ позволяют предположить, что, щелкни фотограф секундой позже, на ее лице уже цвела бы улыбка.

«Она была миловидной, высокой девочкой, – вспоминает Марги. А сейчас ее подруга детства, ровесница, лежала тут, умирая.

Стоял жаркий день. Солнце обжигало кожу. У Жéны на теле были нарывы, а на губах – язвы. Ни воды. Ни милосердия. Лишь юная красивая женщина умирала от жажды и болезни в отвернувшемся от нее мире. Марги охватило отчаяние и чувство вины: она не могла ничего предложить Жéне, ничего для нее сделать. И она боялась дотронуться до нее. А вдруг заразится? Разрываясь между чувством самосохранения и желанием помочь подруге, она извинилась и поспешила прочь.

Тиф начинался внезапно, и это нередко случалось прямо во время работы. У Йоаны Рознер вдруг страшно разболелись суставы. Она на секунду перестала копать, чтобы перевести дух, оперлась на лопату, и тут ее руки и ноги пронзила жгучая боль.

– Выпрямись! – прошептала одна из подруг.

Йоана (№ 1188) попыталась разогнуться, но сил не хватало.