Их было 999. В первом поезде в Аушвиц

В 1942 году сортировочный склад находился в «материнском лагере», в Аушвице I, и занимал он теперь не один барак, а четыре. Он был «настолько переполнен одеждой со всей Европы», что эсэсовцам постоянно приходилось его расширять. Поскольку тюки упакованных вещей вывозились из лагеря, заключенные называли это место «Канадой» – по имени страны, далекой от охваченной войной Европы. Страны, остававшейся свободной.

После того как мужчины доставляли багаж с транспортов, девушки в белых и красных косынках открывали чемоданы и принимались сортировать вещи. Девушки в белых косынках занимались в основном верхней одеждой. Девушки в красных косынках – всем остальным.

Линда Райх (№ 1173) отвечала за сортировку нижнего белья, она была известна тем, что умела тайком вынести пять пар за раз и доставить их в Биркенау, дабы девушки, которые носили платья, могли соблюдать пристойность и чувствовать хоть какой-то комфорт. Все, что могла, она раздавала узницам в своем блоке, но «знаете, сколько можно вынести предметов за один день? Три. А девушек – тысячи и тысячи. Однако старалась дать что-нибудь любой нуждающейся». Главным платежным средством к тому времени стал хлеб, и доведенные до отчаяния девушки с готовностью обменивали свои дневные порции на белье. Линда была одной из редких работниц «Канады», которая за предметы первой необходимости не брала ничего. Остальные не отличались таким великодушием, если, конечно, речь не шла о землячках из их города или деревни. Хлеб – это, может, и валюта, но дружба – это жизнь. Чтобы выжить, требовалось и то, и другое.

После перевода девушек и женщин в Биркенау смертность среди них резко возросла – и не только из-за губительной антисанитарии, а еще и из-за массовых селекций, проводившихся раз, а то и два раза в неделю.

– Завтра утром будь наготове, встанешь в шеренгу белых косынок, одна из них сейчас при смерти, – сказала Гелене Цитрон ее давняя подруга, сунув ей в ладонь белую косынку. – Утром ее уже вынесут к стенке.

В нормальном мире такое сообщение стало бы поводом для скорби, но в Аушвице это была хорошая новость – по крайней мере для Гелены.

После поверки Гелена повязала косынку на голову и поспешила туда, где строилась сортировочная бригада. Некоторые девушки в таких же косынках посмотрели в ее сторону, но никто ничего не сказал. Та, которую она заменила, уже ушла в область воспоминаний.

От Биркенау до Аушвица I – три километра. И каждое утро девушки в белых и красных косынках выходили из ворот и шагали к старому лагерю, где дотемна сортировали одежду и прочие вещи, а потом возвращались в Биркенау, прошагав еще три километра. Работавшие в «Канаде» заключенные-мужчины подметили, что «на место выбывших девушек назавтра ставили новых».

На бетонной дороге за воротами Биркенау Гелена шла шаг в шаг вместе с остальными. Голова – вверх, подбородок – вперед. Она ничем не отличалась от других девушек в строю, кроме одной детали – «шлепанцы» на ногах. Если на тебе деревянные «шлепанцы», ты никак не можешь быть одной из «белых косынок», и внимание капо по имени Рита привлекло гулкое хлюпанье дерева по грязи.

– Ты кто? – жестко спросила капо.

Гелена показала номер на руке.

– 1971.

– Ты не отсюда. Я о тебе доложу.

Нервы Гелены напряглись до предела. Каждый звук шлепанца о грязь сопровождался свирепым взглядом капо и ощущением, будто все тело пронзает электрический разряд. Когда девушки прибыли к сортировочному бараку в Аушвице I, их снова пересчитали, и Рита приказала Гелене следовать за ней в кабинет, где за столом сидел главный надсмотрщик бригады. Капо сообщила, что в бригаду тайком проникла узница № 1971.

Унтершарфюрер СС Франц Вунш взорвался. Он отругал капо за то, что она сразу не отослала Гелену назад в Биркенау, и обвинил ее в неисполнении обязанностей.

«[Глядя на мое лицо, когда я слушала их перепалку,] вы бы решили, будто жизнь у меня – само блаженство», – рассказывает Гелена.

– Я обнаружила ее уже в пути! – оправдывалась Рита.

– Как ты поняла?

– На ней шлепанцы! – она показала на Геленины полубосые ноги. У Гелены внутри все опустилось.

– Завтра же! Чтобы она завтра же была на болотах!

Болота, где мучились Эдита с Леей, быстро становились местом наказания: туда сбрасывали тела вместе с пеплом, и работа в этой въедающейся в кожу грязи нередко заканчивалась смертельной болезнью.

Гелену отправили к сортировочному столу, но смертный приговор Вунша остался в силе. Все вокруг жалели ее и как можно мягче показывали, что нужно делать, пытаясь подбодрить ее и обнадежить – лишь бы не дать ей все бросить и разреветься. Стоя перед грудой одежды и чувствуя, как ее поглощает отчаяние, Гелена все равно старалась сосредоточиться на швах и складках. Как может такая безделица, как косынка, стоить ей жизни?