Их было 999. В первом поезде в Аушвиц

Это была неразрешимая проблема для узниц Аушвица. Блоковые и штубные, с одной стороны, позволяли девушкам укрываться от работ, но, если в блок являлись эсэсовцы или капо, старосты вынуждены были отправлять спрятавшихся узниц в блок 25 – то есть на верную смерть. Как только номер узницы регистрировали в блоке 25, выбраться оттуда она уже не могла. Двери строго охраняли эсэсовцы, а внутри настороже сидела блоковая. Как же Эдите удалось попасть внутрь, поговорить с сестрой, а потом выйти? И не один раз, а дважды?

«У нас были свои способы, – говорит Эдита. – Но уж кто-кто, а Цилка точно не помогла».

Цилка служила в 25 блоковой. Несмотря на свой возраст – всего 15 или 16 лет, – она была безжалостна. Одна из тех, кому – по выражению Манци Швалбовой – власть ударила в голову. Цилка была последней, от кого можно было дождаться помощи.

«Может, кто-то из „трупной команды“ дал мне повязку», – пытается вспомнить Эдита. Если так, то этим человеком, вероятно, была Марги Беккер, но через столько лет очень сложно вспомнить все одолжения, которые девушки оказывали друг другу. «А может, в своей полосатой форме и белой косынке я казалась достаточно важной персоной, чтобы меня впустить». Короче говоря, она точно не помнит.

Блок 25 от блока 13 отделял всего один барак; Эдита добежала туда очень быстро. Под покровом ночи она проскользнула внутрь. 25-й был настоящим морозильником смерти – черное, замкнутое пространство без окон. Тела валялись повсюду, из темноты слышался непрерывный стон. Эдита произнесла имя сестры и замерла в ожидании ответа. Она нашла Лею лежащей на грязном полу. «Я взяла ее за руку. Поцеловала в щеку. Я знала, что она меня слышит». В глазах Леи стояли слезы, Эдита поняла это, протирая ее лоб. «Я сидела рядом, смотрела на ее красивое лицо и чувствовала, что на ее месте должна быть я. Ведь я болела и выздоровела. Почему же у нее не вышло?» Во тьме неосвещенного блока сновали крысы. Воздух пропитался запахом смерти и поноса. Ледяной холод. Эдита попыталась скормить Лее добытые кусочки, но Лея не могла есть. Свернувшись калачиком рядом с сестрой, Эдита старалась хоть как-то согреть ее теплом своего тела. Она оставалась рядом столько, сколько это было возможно, а потом тайком, в темноте, прокралась в свой блок. Ее ждала ночь бесплодных сновидений и тревожного забытья.

Глава двадцать седьмая

Дело в том, что если сердце кровоточит, оно не всегда отдает себе в этом отчет.

Ципора Тегори (Гелена Цитрон; № 1971)

По состоянию на 1 декабря 1942 года «население женского лагеря в Аушвице-Биркенау – 8232». Но женщины, которым в тот день наносились татуировки, имели номера с 26273 по 26286. Куда делись остальные? В октябре за три дня на селекции были отобраны более шести тысяч женщин и девушек, однако без надежных данных по численности населения лагеря на конец месяца невозможно сказать, сколько именно женщин жило там в период до декабря. Если цифра в «Хронике Освенцима» верна, то события, которые случатся вскоре, просто не укладываются в голове.

5 декабря 1942 года по еврейскому календарю выпало на ханукальный Шаббат, а по христианскому календарю на эту дату приходится канун Дня святителя Николая, когда послушных детей хвалят за хорошее поведение в уходящем году и дарят им подарки. Ханукальный Шаббат имеет «глубокий каббалистический смысл, отражающий духовную энергию участников празднества». Ритуал начинается с зажжения свечей – ведь после начала Шаббата нельзя ни зажигать свечи, ни выполнять иную работу: суть Шаббата – славить «человечность через акт отдохновения». Ханука, в свою очередь, это праздник света, возвращения Храма и спасения Богом избранного народа от уничтожения. Чтобы Лее уцелеть, ей и Эдите сейчас требовалось чудо Хануки.

Перед утренней поверкой Эдита, вновь рискуя жизнью, проникла в блок 25. Ей нужно было на работу, но ее терзала мысль о том, что она бросает сестру в одиночестве.

«Лея лежала там на самом нижнем ярусе. На полу. В грязи. Она угасала. Там стоял жуткий холод. Она уже впала в кому». Эдита не знала, слышит ли Лея ее слова, ее молитву о спасении сестры. Рядом с ними в сумраке умирала от тифа близкая подруга детства Дьоры Шпиры, дочь Адольфа Амстера, Магда. Она лежала во тьме, и ее было некому утешить даже простым поцелуем.

Когда небольшая группа привилегированных узниц в белых и красных косынках выдвигались в тот день из Биркенау на работу в Аушвиц I, остальной состав женского лагеря продолжал стоять на поверке. Стоило сортировочной бригаде пересечь черту ворот, как оставшимся в лагере женщинам приказали снять униформу, и они остались без всякой одежды на снегу. Эсэсовцы решили провести сегодня по всему насквозь промерзшему, затерянному миру Биркенау массовую селекцию по тифу.

Трещал мороз.

– Вот бедолаги! – сказал Рудольфу Врбе сын польского рабби Моше Зоненшейн. – Мороз их убьет. В такую погоду они умрут от переохлаждения.